Сергей Кремлёв - Зачем убили Сталина? Преступление века

Так было позднее, в 12 часов по московскому времени, когда после закрытия траурного митинга те же, кто выносил гроб из Колонного зала Дома союзов, сняли его с постамента перед Мавзолеем и медленно внесли в Мавзолей.

А началась траурная церемония в 10 часов 05 минут, когда Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович и Микоян вынесли гроб с телом из Колонного зала и установили его на артиллерийском лафете. Траурная процессия в сопровождении воинского эскорта двинулась по Охотному ряду и Манежной площади на Красную площадь к Мавзолею. В 10 часов 45 минут она была у Мавзолея.

Гроб установили на высоком постаменте, и советские руководители вместе с иностранными гостями, среди которых были Чжоу Эньлай, Клемент Готвальд, Пальмиро Тольятти и другие, поднялись на Мавзолей.

Митинг открыл председатель комиссии по организации похорон Хрущев. Выступили Маленков, Берия и Молотов.

Присутствовавший на Красной площади писатель Константин Симонов оставил об этом важном часе в истории державы воспоминания, обширные выдержки из которых я просто обязан привести…

Вот что писал Симонов о Берии:

«Листая сейчас номера … газет пятьдесят третьего года, сверяя все это с личными своими воспоминаниями, я не мог не обратить внимание на… некоторые снимки, тогда не обратившие на себя внимание (выделение здесь и ниже мое. — С.К. ), а сейчас бросающиеся в глаза. «Правда» за десятое марта пятьдесят третьего года. Первая полоса ее. Трибуна Мавзолея… У микрофона Маленков в ушанке, а справа от него между Хрущевым в папахе пирожком и Чжоу Эньлаем в мохнатой китайской меховой шапке, Берия, грузно распирающий широкими плечами стоящих рядом с ним, в пальто, закутанный в какой-то шарф, закрывающий подбородок, в шляпе, надвинутой по самое пенсне, шляпа широкополая, вид мрачно-целеустремленный , не похож ни на кого другого из стоящих на Мавзолее. Больше всего похож на главаря какой-нибудь тайной мафии из не существовавших тогда , появившихся намного позже кинокартин».

Эта цитата, уважаемый читатель, тоже ведь документ истории, но не великой сталинской, а уже более поздней — подлой хрущевской. Симонов поставил в вину Берии даже широкие плечи и шарф, даже его мрачный вид. А что он в день похорон вождя и старшего товарища должен был иметь вид оживленно-расслабленный — чтобы угодить будущим «мемуаристам»?

Между прочим, Берия на том общем фото, о котором вспомнил Симонов, действительно выделяется, причем сравнение Симонова достаточно точно… Однако надо заметить, что и остальные на этом фото выглядят карикатурно. И я, сравнивая его сегодня с качественными фотографиями, сделанными в тот же день 9 марта 1953 года и не раз в последние годы опубликованными, задумываюсь: чем объясняется эта коллективная карикатурность — некачественной тогдашней полиграфией или сознательным карикатурным ретушированием снимка, в котором прорвалась десятилетиями скрываемая неприязнь «какой-нибудь тайной мафии» и к усопшему несколько дней назад Сталину, и к усопшему уже почти тридцать лет назад и уже лежащему в Мавзолее Ленину, и к собравшимся на трибуне Мавзолея в целом, а особенно — к Берии? Полиграфический уровень «Правды» в то время был действительно не очень-то высок, и если бы кто-то в реальном масштабе времени даже выразил бы удивление по поводу некачественного фото на первой полосе, то всё можно было бы объяснить потрясенным состоянием души, плохим клише, замерзшими руками фотографа и т. п. А про себя радоваться — мол, вот мы их как! Перед всем светом уродами выставили, и не подкопаешься!

Ведь и такое предположение сегодня выдвинуть можно!

Не так ли?

Однако это еще не все!

СИМОНОВ написал также и о трех речах, которые прозвучали в тот день с трибуны Мавзолея. И это место его воспоминаний мне тоже придется в своей книге привести:

«На траурном митинге выступали три разных человека… Первым был Маленков, вторым — Берия, третьим — Молотов. Различие в тексте речей мне и тогда не бросилось в глаза… Однако та разница, которую сейчас по тексту речей не уловишь (еще как уловишь! — С.К. ), но которая была тогда для меня совершено очевидна, состояла в том, что Маленков, а вслед за ним Берия произносили над гробом Сталина чисто политические речи, которые было необходимо произнести по данному поводу. Но в том, как произносились эти речи, как они говорили, отсутствовал даже намек на собственное отношение этих людей к мертвому, отсутствовала даже тень личной скорби (отнюдь нет. — С.К. ), сожаления (? — С.К. ) или волнения, или чувства утраты, — в этом смысле обе речи были абсолютно одинаково холодными. Речь Маленкова, произнесенная его довольно округлым голосом, чуть меньше обнажала отсутствие всякого чувства. Речь Берии с его акцентом, с его резкими, иногда каркающими интонациями в голосе, обнажала отсутствие этой скорби более явно. А в общем, душевное состояние обоих ораторов было состоянием людей, пришедших к власти (а до этого они что — в трактирах ананасную воду подавали? — С.К. ) и довольных этим фактором».

На этом описании сказались позднейшие настроения Симонова — здесь сомневаться не приходится. Но если бы он дал себе труд сверить свои воспоминания с прямыми текстами речей, то, возможно, не написал бы кое-чего из того, что написал. Ибо как раз по текстам речей разницу в их содержании и направленности уловить не так уж и трудно!

Но вначале я приведу еще одно воспоминание современника событий — автора книги о Маленкове Р. К. Баландина, который пишет:

«…я слушал эти речи по радио. Их текст тотчас улетучился из памяти, но мне показалось, что интонации Маленкова были спокойными, деловыми; Берия говорил с напором и как будто с каким-то торжеством, а у Молотова голос порой дрожал от сдерживаемой скорби».

А вот теперь и я возьму в руки номер «Правды» за 10 марта 1953 года с тремя траурными речами.

На первый взгляд, они действительно мало отличаются друг от друга, поскольку во всех трех хватает общих слов. И это особенно характерно, к слову, именно для речи Молотова. Сталин в 1924 году нашел потрясающие по своей силе слова, чтобы выразить скорбь и свое понимание Ленина, сказав: «Это был горный орел!» Тогда перед гробом Ленина Сталин дал прямую клятву — от имени страны, партии и себя лично — продолжить дело Ленина.

А что же говорилось с трибуны Мавзолея над гробом Сталина?

Я не буду (да и не могу) приводить тогдашние речи полностью, но скажу, что Маленков завершил свою речь так: «Прощай, наш учитель и вождь, наш дорогой друг, родной товарищ Сталин! Вперед, по пути к полному торжеству великого дела Ленина — Сталина!»

А Молотов — так: «Да здравствует великое всепобеждающее учение Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина! Да здравствует наша могучая социалистическая Родина, наш героический советский народ! Да здравствует великая Коммунистическая партия Советского Союза!»