Елена Первушина - Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

По воспоминаниям современников, Мавра была некрасива, но обладала живым характером и веселым нравом. Екатерина II, тогда еще великая княгиня Екатерина Алексеевна, лишь недавно приехавшая в Петербург и ставшая женой наследника российского престола, называет Мавру Шувалову: «…одной из самых любезных дам империи», и «воплощением болтливости». Отмечает ее «насмешливый тон» и всегдашнюю «улыбку на устах». Возможно именно эти качества привлекли к ней Елизавету, которая тоже в молодости была хохотушкой.

П.И. Шувалов

М.Е. Шепелева

Мавра пользовалась ее доверием и, по-видимому, оказывала на нее большое влияние. Об этом свидетельствует и такой эпизод, рассказанный Екатериной. Однажды, когда Елизавета заболела, «при дворе праздновали свадьбу одной из ее фрейлин. За столом я сидела рядом с графиней Шуваловой, любимицей императрицы. Она мне рассказала, что императрица была еще так слаба от ужасной болезни, которую вынесла, что она убирала голову невесте своими брильянтами (честь, которую она оказывала всем своим фрейлинам), сидя на постели только со спущенными ногами с постели, и что поэтому она не показалась на свадебном пиру. Так как графиня Шувалова первая заговорила со мной об этой болезни, я выразила ей огорчение, которое мне причиняет ее состояние, и участие, какое я в нем принимаю. Она мне сказала, что императрица с удовольствием узнает о моем образе мыслей по этому поводу». То ли Елизавета послала Шувалову узнать о настроении невестки, то ли Мавра Егоровна сама решила показать, что может быть полезна Екатерине, но так или иначе, понятно, что она прекрасно знала придворную жизнь, полную компромиссов и временных альянсов, хорошо сознавала свое влияние и не стеснялась пользоваться им.

Разумеется, многие ее не любили. Казимир Валишевский, один из первых биографов Елизаветы, приводит в книге «Дочь Петра великого» множество весьма нелестных отзывов современников о «Маврушке»: «Мавра Егоровна не была приятной подругой жизни, согласно свидетельству ее современников; „она была зла, как диавол, и соответственно корыстна“, утверждает один из них, добавляя, что ничто не могло сравниться с ее уродством, „это ведьма огурец“; Шерер говорит о ее „зловонном рте“ – опуская другие отталкивающие подробности, – а Лопиталь следующим образом определяет в 1757 году ее негласные обязанности: „Находясь день и ночь при императрице, она доставляет ей мимолетные и тайные наслаждения“». Вполне возможно Лопиталь имеет в виду умение Мавры Егоровны чесать императрице пятки – молва приписывала именно этому умению высокое положение «Маврушки» и ее мужа.

Что же пишет Валишевский о самом Шувалове: «Когда Мавра Егоровна умерла в 1759 г., все думали, что тотчас же померкнет блестящее положение ее мужа, и, если верить Щербатову, России пришлось бы только порадоваться этому. Автор знаменитого сочинения о повреждении нравов того времени нарисовал чрезвычайно нелестный портрет Петра Ивановича и составил длинный список его недостатков. Злоупотребления властью, взяточничество, хищения всякого рода, составившие одно время П.И. Шувалову славу самого богатого человека в России, нагромождены в нем до бесконечности. То Шувалову присуждают за восемьдесят тысяч рублей несколько заводов в полном ходу – Благодатских, причем, извлекая из них двести тысяч рублей годового дохода, он жалуется на разорение, выпрашивает уменьшения покупной платы до сорока тысяч и затем перепродает заводы правительству за семьсот тысяч рублей. То, добившись учреждения банка для мелкого кредита, он забирает через подставных лиц всю наличность его. Он ратует за отмену закона, воспрещавшего замужним женщинам продавать или закладывать свои имения без согласия мужей, – только для того, чтобы купить за бесценок землю некоей графини Головкиной, разошедшейся с мужем. Но Щербатов – писатель, все видевший в черном цвете и заразившийся недостатком, свойственным всем laudatores temporis acti. Допуская даже истинность всех этих поступков, нельзя признать за ними индивидуального характера в эпоху и в стране, где они, к сожалению, были всеобщи».

Валишевский ссылается на сочинение князя Михаила Михайлович Щербатова – историка и публициста XVIII века и его книгу «О повреждении нравов в России». Валишевский считает, что Щербатов слишком суров по отношению к Шувалову. На какие же заслуги Петра Ивановича может сослаться он, чтобы оправдать его перед судом истории?

Валишевский пишет: «С другой стороны, они не помешали Петру Шувалову способствовать осуществлению большого дела, заслуживающего одобрения во многих отношениях. Как законодатель, он связал свое имя с попыткой составления нового Уложения, неудачной, как и многие до и после него, но тем не менее составлявшей значительный шаг вперед. Как администратор, он упразднением внутренних таможен, последовавшим по его настояниям, отвел себе почетное место в экономической истории своей страны».

Действительно, став сенатором, Петр Иванович ощутил в себе страсть к прожектерству. В современном русском языке это слово звучит как устаревшее и содержит в себе оттенок иронии, современные словари описывают «прожектера» как человека, «увлеченного неосуществимыми, необоснованными проектами». Но в XVIII веке никакой иронии в этом слове не было. Прожектерство поощрял сам Петр, он видал в нем живую заинтересованность в судьбе государства, заботу о его нуждах, умонастроение настоящего гражданина и верноподданного. И не была таковой, если часть проектов оказывалась несбыточной, или не могла быть реализована «здесь и сейчас». Петр хорошо сознавал: для того чтобы добыть крупицы золота, приходится промывать много простого песка. Сознавала это и его дочь. И возможно в том, что удавшиеся проекты Шувалова теперь часто «приписывают» Елизавете (в форме «Елизавета устранила внутренние таможни» и т. д.), есть некоторая доля справедливости. Без согласия, а то и без активной поддержки государыни ни одному проекту Шувалова не дали хода.

Но прежде, чем мы познакомимся с прожектами Шувалова, два слова о том, что представлял собой Сенат при Елизавете. Он учрежден при Петре I как высший орган государственной власти и законодательства. При этом Петр вовсе не собирался делиться с сенаторами своей самодержавной властью. Ему просто требовались чиновники высшего ранга, управленцы, которые могли бы выполнять приказы и самостоятельно решать задачи, поставленные монархом. При Екатерине I и Петре II Сенат утратил звание «правительствующего» и подчинялся Верховному тайному совету, а при Анне Иоанновне – кабинету министров. Но при Елизавете подчеркнуто стремившийся восстановить все учреждения петровского времени Сенат снова стал верховным органом империи, не подчиненным никакому другому учреждению. Теперь в его ведении находились военная и морская коллегия, суды, администрация на местах. Сенат мог принимать законы без личного утверждения императрицы.