Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Средства, направлявшиеся в колонии ссыльных, в значительной степени использовались для общих или фракционных нужд. Личные средства использовались аналогичным образом. По прямому назначению они шли, если лица, которым предназначалась помощь, не входили в состав сообществ ссыльных. В целом объем помощи по линии ПКК, приходившейся на каждого политссыльного, был невелик: 8–10 руб. в год. Однако, учитывая, что нуждались в ней далеко не все «политики» и оказывалась она выборочно в течение, как правило, непродолжительного времени, пожертвования служили серьезным подспорьем в нужный момент. Адресная помощь нуждающимся через ПКК в среднем составляла 10–20 руб. на человека ежемесячно. Например, грузинский меньшевик А. Салуквадзе получал в ссылке 30–40 руб. в месяц [905].

Органы ГПУ – ОГПУ знали обо всех нюансах деятельности Московского Красного Креста и системы взаимопомощи ссыльных, но занимали прагматичную позицию, перекладывая таким образом значительную часть бремени содержания ссыльных на плечи самих репрессированных, их свободных товарищей и родственников. При этом «чекисты» сохраняли за своей организацией исключительное право на контакты с ПКК. В ряде случаев работники прокуратуры, получая от репрессированных просьбы об оказании им материальной помощи, переправляли их в ПКК. В январе 1930 г. начальник СО Томского окротдела ОГПУ Шестаков в своем послании окрпрокурору указывал на недопустимость такой практики, подчеркивая, что ПКК является частной организацией, на отношения с которой уполномочены исключительно органы ОГПУ [906].

Попытки организовать в стране другие общества помощи репрессированным власти не одобряли и старались пресекать. Так, в марте 1925 г. начальник VI отделения СО ОГПУ Е.А. Тучков направил начальнику СО ОГПУ Т.Д. Дерибасу список агентурных разработок. В списке фигурировал нелегальный «Комитет помощи заключенным и высланным священнослужителям», который, как отмечалось, «поддерживал только крупных антисоветских попов» [907].

С конца 1920-х гг. поток зарубежных средств, который пробивался к ссыльным по линии Красного Креста, стал постепенно иссякать. Это можно объяснить тем, что общественные контакты с Западом становились все более затруднительными ввиду общего осложнения внутриполитической обстановки. Прекратилась помощь со стороны наркоматов. Кроме того, деятельность ПКК встречала все больше препятствий со стороны властей. При этом рост отчислений на содержание ссыльных отставал от численного роста ссылки. Это стало явным к концу 1929 г., когда ссылку наводнили рецидивисты. В одном из донесений и. о. Сибкрайпрокурора Арсеньева в НКЮ сообщалось о всеобщей нехватке средств на содержание сосланных в Сибирь рецидивистов [908]. Во властных кругах все популярней становилась идея использования ссыльных на принудительных работах, где, как считалось, они окупали бы затраты на свое содержание.

Востребованность материальной помощи напрямую зависела от уровня занятости ссыльных. Позиция местных властей в этом вопросе была двойственной и непоследовательной. С одной стороны, в условиях острой нехватки квалифицированных кадров они стремились максимально использовать навыки ссыльных представителей дефицитных профессий, но, с другой стороны, опасались их нежелательного влияния на местные кадры. На местах не возражали против отправки к ним врачей, ветеринаров, агрономов, инженеров, бухгалтеров, радистов, плотников и каменщиков. Высокий спрос на специалистов ставил представителей интеллектуальных профессий в приоритетное положение по сравнению с прочими ссыльными. Однако возможности трудоустройства зависели от места ссылки. Наибольшие проблемы с занятостью возникали в малонаселенных северных районах, куда ссылали больше всего. В условиях жесткого прикрепления к конкретному месту и крайне ограниченного набора профессий и вакансий было весьма трудно найти удовлетворяющее уровню квалификации и потребностям занятие. В этих местностях многие ссыльные были вынуждены менять профессию, зачастую заниматься физическим и низкоквалифицированным трудом.

Прокурор Сибири Алимов отмечал, что из-за высокой безработицы ссыльные сталкивались с трудностями в получении работы в советских учреждениях и даже у частных лиц. Большинство ссыльных стремилось занять должности в различных учреждениях. Меньшая часть довольствовалась ремеслами и физическим трудом. И совсем немногие занимались промыслами и торговлей. В конце 1923 г. большинство ссыльных в Омской губернии занималось преподавательской деятельностью, меньшинство – физическим трудом. В Енисейской губернии ссыльные, как правило, состояли на службе в советских учреждениях. Дополнительные препятствия в трудоустройстве ссыльных создавали местные власти и органы ГПУ – ОГПУ. По информации прокурора Сибири, к началу 1924 г. большинство ссыльных в Иркутской губернии не имело работы. Местный губотдел ОГПУ не допускал их к занятию должностей «в силу неясности политической физиономии». Сосланные в начале 1923 г. в Барнаул меньшевики были приняты на должности технических работников в советские учреждения. Во время «чистки» учреждений от «неблагонадежных элементов» в октябре они были уволены [909]. К середине 1923 г. в Нарымском крае только восемь ссыльных из 41 были приняты на технические должности по согласованию с парткомом и исполкомом. К началу 1924 г., по информации Нарымского райкома, из 27 сосланных в край по «религиозному вопросу» трое служили на должностях счетоводов. Два анархиста были приняты учителями в школы первой ступени. Меньшевики трудились в торговых органах, но вскоре потеряли работу. Из четырех эсеров был взят на службу только один. Несколько «беспартийных» устроились врачами, мастерами и пр. Ссыльные рецидивисты находили себе применение как чернорабочие или нанимались к крестьянам [910].

Острая нужда в квалифицированных специалистах заставляла местное руководство принимать ссыльных на различные должности. По отзывам прокурора Сибири, в Нарымском крае ссыльные являлись, как правило, «элементом, обладающим развитием и имеющим специальные знания» [911]. К началу 1925 г. практически весь персонал больницы в Колпашево состоял из ссыльных. Должность заведующего участковой больницей в Парабели занимал с сентября 1924 г. видный ссыльный эсер Донской, снискавший на этом посту уважение среди жителей Нарымского края. Помимо основной работы он занимался платным медицинским обслуживанием ссыльных нэпманов. Оклад в 150 руб. и побочные заработки позволяли ему не только содержать себя, но и делать регулярные крупные переводы родственникам в Москву [912]. Местные власти, посчитав такое положение ненормальным, забили тревогу. 12 февраля 1925 г. закрытое заседание бюро Томского губкома РКП(б) признало положение краевого управления здравоохранением катастрофическим не по причине плохого состояния медицинской помощи, а в силу большой доли ссыльных в составе персонала больниц. В письме секретаря Нарымского укома Рябова в Томский губком звучало требование «жестко поставить перед ЦК вопрос о снятии всех ссыльных врачей с работы». Рябов выражал готовность даже закрыть больницу в Колпашеве [913]. Однако вес ссыльных в местном здравоохранении был настолько велик, что власти в конечном итоге были вынуждены смириться с таким положением дел.