Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

С. заявил в своей книге о марксистах (и был позже поддержан в этом Плехановым): «мы считаем наш спор с народниками естественным продолжением разногласия между славянофильством и западничеством» — и, ссылаясь на П. Я. Чаадаева, утверждал «единство цивилизации России и Запада» [116] П. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. Вып. 1. СПб, 1894. С. 29. О роли С. в пропаганде наследия Чаадаева в освободительном движении см.: М. А. Колеров. Предисловие М. О. Гершензона к сборнику «Вехи» (1909): его первая редакция и смысл исправлений // Исследования по истории русской мысли [15]. Ежегодник за 2019 год. М., 2019. С. 407–409. . С. оригинально различил внутри народничества, солидарного в вопросе о возможности «самобытного развития» России, — «западническую» и «славянофильскую» фракции 23— соответственно учение о роли личности в истории (интеллигенции, свободной выбирать путь развития своего народа) и учение об особой судьбе русского народа, которые были представлены с одной стороны Лавровым, Михайловским и Южаковым — и В. В. (В. П. Воронцовым), В. С. Пругавиным и И. И. Юзовым (Каблицем), с другой.

Именно в этом контексте прозвучала знаменитая формула, повторённая С. вслед за Г. Зиммелем, о том, что марксизм «игнорирует личность как социологически ничтожную величину» [117] П. Струве. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. С. 30. и поэтому русская интеллигенция и её народнические вожди — в вопросе об историческом развитии России — «кучка идеалистов, мечтающая о сохранении „устоев“, есть в социологическом отношении quantité négligeable (…) Мы нарочно подчёркиваем, что считаем „кучку идеалистов“ quantité négligeable в социологическом отношении, так как вполне признаём и её интеллектуальную мощь, и её великое этическое значение», по сравнению с пролетариатом — «„бессословная интеллигенция“ не есть реальная общественная сила» [118] Там же. С. 70–71. . Из этого полемического поля в русской литературе и выросла известная полемика между С. и Булгаковым 1896–1897 гг. о поставленной в результате применения кантианства к марксизму в труде Р. Штаммлера «Хозяйство и право» проблеме соотношения «свободы и необходимости» 24. Она была развита в трудах П. И. Новгородцева и (с прямой ссылкой на Штаммлера и полемику марксистов о свободе личности, но без их имён) в последующих штудиях Плеханова о «роли личности в истории» [119] См.: «Некоторые приняли у нас всерьёз замечание Штаммлера насчёт будто бы неразрешимого противоречия, якобы свойственного одному из западноевропейских социально-политических учений» ( А. Кирсанов. К вопросу о роли личности в истории // Научное Обозрение. 1898. №№ 3, 4). Плеханов написал эту статью для марксистского журнала С. «Новое Слово», но в связи с его закрытием в конце 1897 года статья была передана в близкий к марксизму журнал М. М. Филиппова «Научное Обозрение», где вышла под псевдонимом. . Выступление Булгакова в московском журнале «Вопросы философии и психологии» со штудией о сфере социального идеала фактически открыло журнал и для самой тематики, и для участия в дискуссии С. и Н. И. Кареева, и для дальнейшего сближения петербургского «критического марксизма» с московской университетской средой и кругом журнала «Вопросы философии и психологии». Естественным фоном для неё были систематические и полемические тексты С. Н. Трубецкого и В. С. Соловьёва, направленные против доминировавших в издании проблем позитивизма, психологии и гносеологии, в частности программная статья С. Н. Трубецкого «В защиту идеализма» (1897). Именно «в защиту идеализма» С. (и по аналогии с отвергаемой и революционными марксистами, и самим С. серией статей 1896–1898 гг. «Проблемы социализма» идеолога СДПГ и реформиста-ревизиониста Э. Бернштейна, собранных в книгу в 1899 г.) планировал в 1901 году сборник «Проблемы идеализма», который он реализовал в союзе с Новгородцевым и московским кругом идеалистов С. Н. Трубецкого. Видимой для современников была и сознательная перекличка с «идеалистами сороковых годов» (1840-х), заложившими основы русского идейного западничества [120] Модель их типового описания, выработанную в сочинениях П. В. Анненкова, Ф. М. Достоевского, А. Ф. Писемского, Б. Н. Чичерина, см. в позднем очерке Н. А. Бердяева «Русская идея: основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» (Глава II). .

Откликаясь на рецензию Булгакова на книгу Штаммлера в «Вопросах философии и психологии», С. действовал вполне лояльно по отношению к марксистской доктрине, радикально отделяя её партийную историческую проповедь от любых гносеологических методик, применяемых её сторонниками на пути партийности. Главное в этой дискуссии С. с Булгаковым о громкой новой книге из круга германской социал-демократии состояло в том, что она вполне весомо показала интегрированность молодых русских марксистов в интернациональную марксистскую дискуссию и одновременно обнаружила в них достаточно самоуважения и доктринальной и академической квалификации, чтобы они могли уже в 1896–1897 гг. свободно и самостоятельно решать вопрос о Privatsache. Можно прямо сказать, что в русском марксизме тогда не было иных сил, кто мог бы выступить в этой сфере наравне с Булгаковым и С., хотя и без каких бы то ни было философских открытий. Никто из марксистов, в общем, даже недоумевая от герметичности спора, и не протестовал. С. писал в полемике с Булгаковым, из всех сил изображая наличие интеллектуальной традиции в России там, где пока было лишь кричащее одиночество двух собеседников:

«Живое обсуждение т. н. „экономического материализма“ или материалистического понимания истории вновь поставило на очередь вопрос и соотношении между свободой и исторической необходимостью.

Материалистическое, — или мы охотнее станем говорить — экономическое понимание истории есть грандиозная попытка ввести историю человечества в систему научного опыта , основным формальным понятием которого является необходимость или закономерность в смысле строгой причинности.

Но история в то же время делается людьми , стремящимися к осуществлению своих целей , действующими во имя своих идеалов. Ставить цели и стремиться к их осуществлению можно только при сознании своей свободы. С другой стороны, научное познание и понимание явлений мыслимо лишь под руководством идеи необходимости, прямо противоречащей идее свободы. (…)

Исход из этого противоречия, по-видимому, один — в метафизике. Этот исход указан Кантом, Шеллингом и Шопенгауэром, каждым на свой лад. Эти три философа прекрасно понимали занимающее нас противоречие, понимали во всей его глубине. Канту мы и обязаны его раскрытием, после которого тщетны все попытки объединить свободу и необходимость в одном высшем начале 25. Штамлер в своём сочинении „Wirtschaft und Recht nach der materialistischen Geschichtsauffassung“ с полною силою вновь противопоставил свободу и необходимость. В этом главное значение и основная заслуга полемики Штамлера против материалистического понимания истории. Такая постановка вопроса, как справедливо указывает г. Булгаков [121] Вопросы философии. 1896 г., ноябрь-декабрь. — Прим. Струве. , вынуждает у представителей этого учения самокритику. (…) Считаю нужным заметить, что я стою при этом на той же самой почве, что и г. Булгаков: мы оба одновременно — сторонники критической философии и материалистического понимания истории 26. Опровергая Штамлера, г. Булгаков говорит и слишком мало, и слишком много. Все здание социального идеализма, возведённое Штамлером, нисколько — выражаясь юридически — не конкурирует с материалистическим пониманием истории. (…) Свобода беззаконна. Впрочем, другого философского смысла, кроме отрицания необходимости или закономерности, слово свобода и не имеет. (…)