Модест Колеров - Петр Струве. Революционер без масс [сборник]

«…Когда я начинаю конкретно рассуждать о том, что стоит на пути такого самовоспитания русского народа, я вижу ясно: на пути его стоит реакция неестественного режима. (…) Я не разделяю вовсе банально-оптимистического мнения, что освобождённый народ тотчас же обнаружит полную дисциплину политического поведения и явит чудеса общественности. Я в это совсем не верю. Но в то же время я твёрдо убеждён, что для народного самовоспитания, и именно для государственного и культурного дисциплинирования народа, ничто не нужно в такой, мере как полная ликвидация старого порядка. И она будет благом во всяком случае, каким бы путём она ни произошла, ибо в мёртвых объятиях старого порядка национальная душа не может расправиться и окрепнуть. В старом порядке главное препятствие к оздоровлению нашего национального сознания. Авторы „Вех“ не могут не видеть в официальной реакции злейшего врага их дела. Ибо для них имеет силу афоризм: чем хуже, тем хуже.

Это верно и в социологическом и в реально-политическом смысле. (…) Старый порядок хочет жить во что бы то ни стало. Но так как он духовно мёртв и бессилен, ему нужно поддерживать себя наркотиками. И главный наркотик у него — национализм. (…) Нам, русским, недостаёт национального самовоспитания — и тут на пути ему в качестве главного реального препятствия воздвигается в настоящее время всё та же правительственная реакция, в лице официального национализма, лживого и в своей лживости бесплодного. Официальный национализм внутренне противоречив: это — недоверие к нации, исторически вынужденное провозглашать веру в нацию» [370] Пётр Струве. Отрывки // Московский Еженедельник. 1910. 13 марта. № 11. С. 6–8. .

Да, и в 1910 году С. утверждал необходимость «полной ликвидации старого порядка», оставив в стороне свои упорные конституционные вменения существующему режиму и перестав искать в нём конституционность.

Продолжая полемику 1908–1909 гг. о еврейском вопросе, начатую с утверждения «асемитизма» как курса на ассимиляцию, непосредственно после циркуляра председателя Совета министров Столыпина от 20 января 1910 года, в котором «украинцы» (после признания по запросу правительства Российской академией наук в 1905 году украинского — особым языком) были включены в состав «инородцев» и тем самым была официально уничтожена официальная же доктрина о триединстве русского народа (в составе великороссов, малороссов/украинцев и белорусов), С. предпринял многолетние публицистические усилия к формулированию основ русского надэтнического национализма, противостоящего официальному этническому национализму 13. Главным противником в этом вопросе для С. стало политическое движение в пользу обособления украинцев от русских и за автономию Украины. Придерживаясь, так сказать, «конструктивистского» взгляда на национально-государственное строительство как единство национально-политического освобождения и объединения, имевшего своим образцом объединение Германии и Италии в середине XIX века, С. в этом продолжал и собственную риторику С. и «идеалистического направления» (особенно Булгакова) о национальном освобождении как антисамодержавном «истинном национализме». «Антиукраинская» позиция С. в полемике по украинскому вопросу в 1911–1914 гг. [371] В частности: Украинец [Б. А. Кистяковский]. К вопросу о самостоятельной украинской культуре. (Письмо в редакцию) // Русская Мысль. 1911. Кн. V. II о.; Пётр Струве. Общерусская культура и украинский партикуляризм. Ответ Украинцу // Русская Мысль. 1912. Кн. I. II о.; С. Котляревский. Орган русского украинства // Русская Мысль. 1913. Кн. I. II о.; Пётр Струве. Несколько слов по украинскому вопросу // Русская Мысль. 1913. Кн. I. II о.; Пётр Струве. Книги по галицкому и украинскому вопросу // Русская Мысль. 1915. Кн. II. II о. была и продолжением интернациональной дискуссии статистиков, этнографов, демографов о принципе определения национальности при переписях: немецкие и русские научные принципы в пользу определения по языку (и отсюда отрицание статуса украинского как языка, а не диалекта и, напротив, лексическое, литературное и школьное развитие его для обретения статуса языка у сторонников отдельной украинской национальности) — против французских и австро-венгерских определений этноса как географического единства. На деле — политическая борьба против дальнейшего строительства украинской нации для расчленения России, против тех, кто боролся за её автономию ради укрепления целостности России [372] Жюльет Кадио. Лаборатория империи: Россия / СССР, 1860–1940 [2007]. М., 2010. С. 124–127, 37–46. . Сфокусировав полемику о национализме на украинском вопросе, С. столкнулся с неожиданным сопротивлением в своей среде. В итоге 8 июня 1915 г. С. даже официально вышел из состава ЦК кадетской партии из-за своей изоляции в партии по украинскому вопросу [373] В. В. Шелохаев. Конституционно-демократическая партия в России и эмиграции. М., 2015. С. 426. Письмо С. председателю ЦК кадетской партии Павлу Д. Долгорукому: ГАРФ. Ф.604. Оп.1. Ед. хр.4. , где ярче всего против него оказались многолетне и лично близкие ему лица: публично выступил Кистяковский, не поддержал Вернадский, а вне партии — Туган-Барановский, связывавшие себя с украинским политическим движением за автономию Украины. В сложившихся тогда условиях партийной работы, когда фактическими членами партии оставались только члены её комитетов, это означало практический выход С. из партии.

Однако украинский вопрос для партийной судьбы С. всё же был инерционным и не отражающим всей его собственной эволюции вокруг этой темы, после того как С. лично посетил в конце 1914 — начале 1915 гг. только что захваченные Русской Армией земли австро-венгерской Галиции с преобладающим русинским населением и украинской интеллигенцией. Личное исследование Галиции легло на всю систему политических взглядов С., подчинив ему и австрийский, и германский, и польский, и конфессиональный вопросы.

На Базельском конгрессе социалистов и марксистов II Интернационала в 1912 году, при доминировании немецких социал-демократов было принято решение в случае начала мировой войны выступать за интернационализм, за поражение своего правительства, против милитаризации. Это полностью отвечало принципам экономического интернационализма, вытекающим из британского образца свободы торговли, но XIX, а не XX века, когда именно протекционизм стал орудием политического объединения и мощного экономического прогресса Германии. И это протекционизм был прямо направлен против Британии как символа международного мира и хозяйства.

В начале ХХ века С. начал открывать новые для русского освободительного движения стороны в опыте Англии и Германии. С юности вдохновляясь формулой германского «национал-либерализма», то есть соединения принципов внутриполитической свободы и внешнеполитического могущества, С. нашёл наилучший опыт такого могущества в Великобритании — Великой Британии. В 1908 году, формально отталкиваясь от речи премьер-министра России Петра Столыпина в Государственной думе, он выдвинул русский аналог Великой Британии — доктрину «Великой России» (общенационального единства, стоящего выше этнографической «Великороссии») [374] Об этом принципиальном различении специально и ясно писал известный публицист уже после того как централизованное государство распалось и задачей стало сохранение в целости хотя бы его русского этнографического ядра: Б. Сыромятников. Великороссия или Великая Россия? // Новое Слово [Русские Ведомости]. М. № 3. 18 января 1918. С. 1. .