Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Восстановление патриаршества и будет восстановлением старого обряда, той новизной, в которой будет слышаться родная старина. Вспомните, что это выражение по другому совсем поводу было высказано старообрядцами, и я не даром его привел. Ибо, помимо удовлетворения непосредственного стремления к воссозданию старинного русского учреждения, в пользу него говорит, между прочим, как раз и соображение, касающееся старообрядчества.

Мы все молим Бога, чтобы Он сподобил наш Собор совершить великое дело примирения с старообрядцами. Самый верный путь для этого – показать им, что и нам не менее, чем им, дорога седая старина, что мы с любовью и сыновним благоговением относимся к ней и рады восстановить то, что и в старину служило к украшению Церкви.

Но есть и другие соображения в пользу восстановления патриаршества.

Времена изменчивы. Кто поручится, что мы не вступаем в период тяжелых испытаний для Церкви, что ей не понадобится вскоре твердый предстатель, чувствующий особую личную ответственность за внешние сношения, как первоиерарх, обязанный стоять на страже церковного достояния, чести, достоинства и прав Церкви.

Вспомним, что синодальное устройство привилось как раз в православных странах, где казалось, что Церковь не от кого оберегать, но где власть иногда душила ее в объятиях опеки. A где сохранилось незыблемо патриаршество? – В иноверной Турции, где приходилось бороться, отстаивать Церковь, там, где в недавние времена были патриархи мученики, а их преемнику в наше время угрожали тем же.

Я хочу припомнить пример и ныне, кажется, благополучно здравствующего вселенского патриарха Германа {133}. Когда он упорствовал в отстаивании прав Церкви, султан Абдул-Хамид {134}прислал напомнить ему, что он внук султана Махмуда, того самого, который повесил патриарха Григория V {135}. – «Передайте султану, что моя голова в его руках, но права Церкви никогда», отвечал патриарх Герман посланным.

Если в наши дни в Константинопольской церкви находятся такие иерархи, то неужели оскудела наша родная Церковь? Разве не найдутся и в ней мужественные исповедники и поборники, счастливые умереть у ее порога? – Те, кто в этом сомневаются, пусть лучше оставят заботу о преобразованиях в Церкви, ибо никакими юридическими гарантиями не вдохнешь живого духа в мертвый труп.

Говоря о Восточных церквах, я хочу коснуться последнего вопроса, ратующего в пользу восстановления у нас патриаршества. Полнота церковной жизни и вселенского сознания не может быть достигнута без возможно более тесного общения с другими автокефальными церквами. В сношениях с этими церквами я хотел бы видеть нашу родную Церковь равночестно представленной, без хотя бы внешнего ее умаления.

Мы занимаемся делом церковных преобразований на рубеже нашей истории. Никогда мы не были так близки от осуществления нашего исторического завета – водружения креста на Св. Софии {136}, как теперь, когда по грехам нашим эта мечта отошла от нас в далекую даль.

Теперь, когда ослабели узы внешней власти и блекнет обаяние могущества России, теперь более, чем когда либо, вместо того, чтобы падать духом, нам надо воспрянуть, обрести бодрость не во внешних устоях, а во внутренней собранности, в духовной силе, и на новых основаниях, очистившись от своих грехов, строить наши отношения с другими православными Церквами. Не можем мы также не учитывать, что с падением власти императора, который как первый сын Церкви был носителем преемственной идеи покровительства православия на Востоке, положение наше существенно изменяется. Новые течения и направления вторглись в государственную жизнь.

Самосознание православного русского народа не может больше даже и формально совпадать с самосознанием Российского государства. И с этой точки зрения требуются иные, чем прежде, представители и носители чаяний православной России, облеченные властью и возможностью им служить.

Таким преемником идеологии, составлявшей атрибут царской власти в России, не может быть никто лучше и полнее, чем патриарх.

В минуту распада и уныния, когда кажется, что вся Россия превращается в груду обломков, и не за что уцепиться, наша задача – связать лучшие, неумирающие заветы нашей истории с тем основанием, которое мы закладываем для будущего. Пусть Церковь сама за себя стоит и борется. Вместо скипетра и короны, крест и хоругвь да охранят наше святое святых! И пусть хоругвеносцем наших религиозных заветов будет русский патриарх, как символ того, что с падением царской власти не пала Святая Русь и что не отказалась она от того, что ей всего дороже в ее прошлом, и бесконечно ценнее преходящего внешнего обаяния физической силы.

Подводя итог сказанному, я подаю голос за восстановление патриарха, первого между равными епископами, возглавляющего высшие церковные учреждения и подотчетного вместе с ними периодически созываемому Поместному собору.

«У нас нет больше царя. Нет Отца, которого мы могли бы любить, Синод любить невозможно. Поэтому нам нужен патриарх. С этим меня на собор и послали», – так говорил осенью 1917 года член Московского собора, крестьянин, во время жарких прений о том, быть или не быть вновь патриаршеству в России.

Вопрос этот отодвинул тогда на второй план все остальные вопросы. Как известно, до революции восстановление патриаршества далеко не встречало единодушия в церковных кругах. Среди иерархов и строгих ревнителей православия многие высказывались против этого. И на Соборе с [самого] начала определились два лагеря – сторонников и противников патриаршества. Но очень скоро выяснилось, что за восстановление патриаршества стоит огромное большинство, и число сторонников его все возрастало. Совершалась внутренняя соборная работа в этом направлении, и простые бесхитростные слова крестьянина в общем верно отражали господствовавшее настроение.

Когда после долгих прений Собор постановил восстановить сан патриарха, те, кто раньше возражали, преклонились перед этим решением, безо всякой горечи, за немногими исключениями таких людей, которые впоследствии легко перешли в стан живой церкви.

Выборы патриарха совпали с большевицким переворотом. На улицах шла пальба, когда приходилось порой через сад, и по лестнице через стену, пробираться на заседания Собора. Кандидаты намечались записками всеми членами Собора. Из этого довольно длинного списка епископы выбирали трех кандидатов {137}. Окончательное решение было предоставлено жребию.

В день Собора Михаила Архангела, 8 ноября {138}, после литургии, в храме Христа Спасителя [237]было совершено торжественное молебствие. Длинной вереницей все более 70 епископов, присутствовавших на Соборе, вышли в мантиях из алтаря и стали по обе стороны от архиерейского амвона на средине храма до самых Царских врат. Накануне в храм перенесена была из Успенского собора икона Владимирской Божией Матери, перед которой в старину всегда совершалось посвящение патриарха. Перед ней поставлен был небольшой ковчег с вложенными в него именами трех кандидатов.