Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Вообще, епископат, как и всюду, был слабо представлен. Были почтенные и симпатичные люди, но сильных руководителей не замечалось. Все с уважением относились к председателю Собора архиепископу Митрофанию, но это был старый монах, не любивший и не умевший руководить собраниями. Товарищем его был архиепископ Таврический Димитрий, родом грузинский князь, но пылкий противник грузинской самостийности. Это был красивый старик, ликом напоминавший иконы св. Николая Мирликийского, с чисто южной горячностью и стремительностью. Он был чист и незлобив, как ребенок, но постоянно горячился, весь вспыхивал и несся на кафедру, чтобы против чего-нибудь протестовать. У него был друг, епископ Челябинский Гавриил, с которым я ближе познакомился в вагоне, на обратном пути из Ставрополя, и который произвел на меня наибольшее впечатление изо всех, кого я видел на Соборе.

Внешность преосвященного Гавриила отнюдь не соответствовала его внутреннему облику. Толстый, обрюзгший, с большим отвислым животом, он на первый взгляд совершенно не производил духовного впечатления, но, когда мы ехали в вагоне, он очень скоро овладел всеобщим вниманием. Это был тонкий и глубокий богословский ум, и вместе с тем в нем чувствовалась верная церковная струя. Он был знатоком Священного Писания и богослужения, и никого я не видел, кто бы так воспринимал все красоты и того и другого. Он был тонким эстетом Божьего слова. Можно было с наслаждением слушать, например, его комментарии к притче о блудном сыне. Он раскрывал тонкие красоты и глубину мыслей в таких местах Священного Писания, мимо которых громадное большинство проходит с повязкой на глазах, не замечая их. Не было такого вопроса, самого сложного и трудного в области богословия – о смысле творения, сущности зла, будущей загробной жизни, на который он не дал бы обстоятельного ответа в духе чистой церковности. Ему самому доставляло удовольствие беседовать обо всех предметах, он говорил порою с истинным вдохновением, и порою незаметно для него самого, из его глаз текли слезы. Высокое настроение порою сменялось блестящим остроумием. Он обладал замечательной способностью подражать, изображал в карикатурном виде архиерейский хор и голос протодиакона, подчеркивая всю пошлость тех условных «красот», которые заставляют умиленно вздыхать благочестивых старушек, приятно щекоча их нервы. Иногда, чуть заметно изменив тембр голоса, он так подражал кому-нибудь из присутствующих епископов или священников, что трудно было не рассмеяться.

Епископ стоял у открытого окна в коридоре вагона. Вокруг него столпились члены Собора, другие епископы, священники и миряне, и простояли целые часы до глубокой ночи, внимая его вдохновенным речам. Я прослушал его до двух часов ночи. На следующее утро он снова зазвал меня к себе в отделение, и снова полились речи в ответ на вопросы, которыми его осыпали.

Вернувшись в Новороссийск, я послал к нему своего сына Костю, который перед отъездом в полк должен был поехать в Екатеринодар, чтобы записаться и получить обмундирование. Он этим воспользовался и для того, чтобы поговеть перед походом, и исповедовался у епископа, который был с ним очень мил и гулял вместе с ним, беседуя на интересовавшие Костю вопросы. «Фрателе Константин», добродушно звал его епископ.

Вскоре после Ставропольского Собора вопрос об учреждении в составе гражданского управления особого органа исповеданий снова стал на очередь. Я получил приглашение заняться разработкой положений и штата для небольшой канцелярии Временного управления исповеданий. До этого мне предлагали поехать представителем Добровольческой армии в Константинополь, но с отъездом Кости на фронт и развитием наших военных успехов, вследствие коих генерал Деникин отдал приказ о походе на Москву {245}, меня потянуло остаться в России и принять участие в общей работе по восстановлению России. Я принял предложение и переехал в Екатеринодар, где и пишу эти строки.

Ростов-на-Дону, 13 августа 1919 года

Приехал сюда вчера, остановился в Московской гостинице {246}. Только по приезде узнал, что приказ о моем назначении состоялся 7 [августа], но я числюсь начальником Временного управления исповеданий уже с 16 июля. Никого не нахожу на место директора своей канцелярии. Вообще, людей нет, – хоть шаром покати. Я обращался решительно ко всем, кто имеет возможность видать и знать людей. Во всех управлениях громадный недостаток в людях. Как возможно при таких условиях проведение таких реформ, как, например, аграрная, требующая целой армии хороших исполнителей на местах? При этом, большевики беспощадно расправляются с интеллигенцией. Я слышал, что в одном маленьком уездном городке Богучаре было расстреляно 150 человек [277].

Военные вести неважные. Камышин пришлось сдать, потому что Врангель не получил во время подкреплений, которых требовал. Теперь их посылают, но поздно, и можно было бы избежать больших потерь. Говорят, Врангель взбешен невниманием Главного командования к своим просьбам. Неблестяще и на Донском фронте, в Валуйском направлении, куда вклинились красные, но это наступление рассчитывают ликвидировать движением на Курск, которое обхватит тыл красных. Между тем казачий генерал Мамантов совершил рейд в Тамбов и Козлов и так далеко зашел в тыл красным, что теперь сам оказался отрезанным от наших войск {247}.

Видел А. А. Лемана – почтенного деятеля Красного Креста. Надеялся, что у него найдутся люди, но что-то не видать.

14 августа [1919 года]

Был вчера в первый раз в Особом совещании. Рассматривался вопрос об образовании трех областей: Одесской, Харьковской и Киевской. Ввиду взятия Одессы вопрос был поставлен в срочном порядке. В предыдущем заседании под председательством Деникина были предрешены главные основания законопроекта. Опасность нового возникновения украинской самостийности решено предупредить разделением гетманской Украины на три части, с подчинением каждой главноначальствующему.

Законопроект произвел на меня удручающее впечатление: это жалкая пародия на областную систему, причем тщательно изъяты самые ценные ее особенности – объединение территории по естественным признакам: этнографическому и экономическому. Черниговская губерния присоединена не к Киевской, а к Харьковской области, чтобы не усиливать украинского элемента. К Харьковской области отнесена и Полтавская губерния. В Новороссийскую область включены, кроме Херсонской губернии, Крым и Бессарабия, между собой ничего общего не имеющие. Главноначальствующие подчинены непосредственно главнокомандующему, им назначаются и только перед ним отвечают. Им присвоен такой объем власти, что это заставило задуматься Совещание, ибо, в конце концов, выходит не автономия областей, а автономия сатрапов. Впрочем, при нынешних веяниях очевидно можно ожидать наряду с самовластным помпадуром – в соседней области радикальствующего генерала. Вместо федерации совдепов получится федерация генералов {248}.