Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Перед аграрной реформой обсуждался вопрос о том, не следует ли повсеместно в России наметить деление на области и соответствующее самоуправление. Вопрос поставил Деникин, находящий необходимым ныне же наметить ту схему, которая должна предноситься перед глазами. Он склонен создавать даже нечто вроде областных парламентов. Большинство, даже кадеты, находят постановку преждевременной.

20 сентября [1919 года]

Съездил на прошлой неделе в Мысхако к своим, отпраздновал с ними 14-го день рождения. Потом, в понедельник 16-го был уже в Новочеркасске на сессии Высшего церковного управления, а Маша с Костей и двумя младшими [Петром и Сергеем] переехала на следующий день в Новочеркасск, где временно мы и поселимся. Мне придется ездить между Новочеркасском и Ростовом. Очень неудобно, но квартиры в Ростове почти нет надежды найти.

На последнем заседании обсуждался вопрос о переговорах с казачьими областями. Переговоры эти тянутся уже все лето, и конца их не видно. Деникиным на ведение переговоров уполномочены Челищев, Носович, M. М. Федоров и Н. В. Савич. Он готов дать казачьим областям самую широкую, даже слишком широкую автономию, – такую, какой свет не видал. Атаманы выбираются на Дону Кругом, на Кубани – Радой, без утверждения Деникина. Последний не имеет права распустить Раду и Круг, но казакам всего этого мало. Они исходят из утверждения, что они создают заново Россию, поэтому им не приходится получать какие-либо вольности от общегосударственной власти, а, наоборот, они уступают ей права в том объеме, каким признают возможным. Казачьи области хотят отстоять государственный характер своих образований и недовольны предположениями представителей Деникина, хотя последние предлагают им автономию, которая уже идет дальше возможного и разумного на мой взгляд, ибо предоставляет, например, областям свободу решения земельного вопроса. – Решено переговоры дальше не затягивать, ограничиться лишь установлением взглядов и разногласий обеих сторон.

Мне лично казалось, что нам нечего бояться затяжки в переговорах, что время – в нашу пользу и что если дождаться Москвы, то обстановка для власти сложится гораздо благоприятнее, чем теперь; но Деникин другого мнения. Он полагает, что бесплодные переговоры умаляют авторитет власти, и что в Москве казаки не станут сговорчивее. Скорее, теперь стратегическая обстановка складывается в нашу пользу. Нажим большевиков дает себя чувствовать как раз против казачьих областей, без существенного ущерба общим военным заданиям главного командования.

Говорили о желательности выйти из казачьих областей, перенести правительственный центр из Ростова дальше на север. Деникин полагает, что с этим надо повременить, ибо Харьков не является еще вполне обозначенным тылом; но он думает, что когда будет взята Москва, туда нельзя будет переехать зимою, благодаря главным образом ужасающему недостатку там топлива. Тогда придется обосноваться в Харькове.

По слухам, немцы снарядили три больших парохода с товарами для Добровольческой армии по очень льготным условиям. Пароходы эти стоят в Константинополе. Деникин поставил вопрос: как отнестись к этому, если слух окажется верным. После прений, в коих большинство отнеслось подозрительно к политике Германии, которая ищет завязать с нами отношения и в то же время дружит и с большевиками, было решено отклонить пока торговые отношения с немцами, но поставить на вид союзникам, что их пассивное отношение к нашим нуждам может вынудить нас завязать торговую связь с Германией.

Деникин отметил, между прочим, что союзники, которые так ратовали за признание власти Колчака весною, теперь настаивают, что нелогично, на признании Деникиным тех решений, какие конференция найдет нужным вынести по нашим окраинным вопросам, – о Латвии, Эстонии, Бессарабии и проч.

26 сентября [1919 года]

Вчера, в день первой годовщины по смерти М. В. Алексеева, состоялось собрание, посвященное его памяти, в Национальном центре. Выступил и я вместе с M. М. Федоровым и Струве, вернувшимся из Парижа.

Декларация, определяющая отношение власти к Православной Церкви и другим исповеданиям, подписана Деникиным, в форме письма на имя председателя Особого совещания {251}. По этому поводу я написал статью в «Великую Россию», без подписи.

2 октября [1919 года]

Был у своих в Новочеркасске, пользуясь праздниками. Здесь невозможно найти помещение ни для канцелярии, ни для семьи. Мы так помещены, что никакой серьезной работы наладить невозможно. Одна надежда, что скоро переедем в Харьков. – Третьего дня взяты Орел и Чернигов. Зато банды Махно пробрались к нам в тыл, захватили Бердянск, где была главная база артиллерийских снарядов из Англии, и взорвали их. Потеря – незаменимая. Это – нечто противовеса рейду Мамонтова, разрушившего советские базы. Вчера пришло также известие о взрыве артиллерийских снарядов в Новороссийске. По счастью, потери невелики; думают, что злого умысла не было.

Вчера отнес в редакцию «Великой России» статью: «Политическая программа Добровольческой армии и психология».

В 1923 году мой отец получил от генерала Деникина 2-й том его исторического труда «Очерки русской смуты». Ответил следующим письмом:

24 февраля 1923 г.

Глубокоуважаемый Антон Иванович, я только что кончил второй том Ваших «Очерков», за присылку которого приношу Вам самую искреннюю, горячую благодарность. Эта книга останется для меня навсегда самой дорогой памятью о Вас и о тех богатырях духа, которым Вы ее посвятили.

Когда читаешь про Первый Кубанский поход в Вашем изложении, которое неполно только в том отношении, что автор старается, как можно меньше рассказать про себя, – то крепнет убеждение, что вся эта пролитая кровь, эти подвиги, достойные народного эпоса – все это совершено не даром и не бесцельно. Если б не выявлено было это самоотвержение, это великое в своей простоте, дерзание в деле освобождения Родины, – тогда на Россию пришлось бы поставить крест. А Вы и Ваши спутники пронесли чистым и незапятнанным образ Родины, своею кровью омыли и очистили его ризы.

Пусть Добровольческая борьба не достигла той цели, которую себе поставила. Причины неудачи многообразны и сейчас еще не наступил час для суда истории, но на Кубани был зажжен святой огонь перед Престолом Всевышнего, и все мы беженцы, а главное – вся та молодежь, которая бросила тогда учебники, чтобы взять ружья, а теперь доучивается во всех городах белого света, – все они, как богомольцы у нас на Страстной, зажгли от этого огня свои свечки и унесли его с собой на чужбину. Наступит день, – увидим ли мы с Вами его или нет, – но от этих свечек снова разгорится настоящий огонь, который они донесут до Кремлевских святынь. С этой верой легче живется, и я хочу с нею умереть, если не суждено будет самому сказать: Ныне отпущаеши…