Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Официальный характер Церкви, как государственного учреждения, отчудил от нее не мало симпатий и был виновником распространения многих сект, куда уходили люди, отшатнувшиеся от внешнего формализма Церкви. Он был также причиной отчуждения от Церкви так называемой интеллигенции, которая либо стала равнодушна, либо принесла в народ проповедь неверия.

С падением старого строя, Церкви была возвращена ее свобода. Впервые, после более чем двухвекового перерыва, в Москве был созван Церковный Собор.

Его открытие состоялось 15 августа 1917 года, в эпоху революционного угара, когда все страсти обращены были в область политической борьбы. Наоборот, выборы в Собор привлекли к себе внимание людей исключительно религиозных и церковных. Это было крайне важно, ибо к участию в Соборе, наряду с епископами, были привлечены и выборные от духовенства и мирян, с той однако, разницею, что епископы были решающею инстанцией, они могли принять или отвергнуть каждое постановление общего собрания, тогда как миряне имели лишь право предварительного обсуждения.

В Собор вошли, во-первых, все епархиальные епископы русской церкви, затем представители духовных семинарий, и наконец, выборные члены от духовенства и мирян каждой епархии. Рядом со специалистами канонического права и богословия сидели и простые крестьяне, и сплошь да рядом, в самых серьезных вопросах одерживало верх мнение не людей науки, а простых смиренных крестьян. Так было, например, с вопросом о восстановлении патриаршества, который возбудил оживленные прения. Партия профессоров академии, опасалась усиления клерикализма. Помню, как на кафедру взошел простой крестьянин, который объяснил по-своему, почему крестьяне хотят, чтобы был патриарх. Он сказал: «У нас нет больше царя; нет отца, которого мы бы любили. Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим патриарха».

Эти простые слова верно изобразили господствовавшее на Соборе настроение. С падением царской власти Россия лишалась реального символа народного единства. Революционный водоворот создал центробежные силы. В отдельных окраинах проявился сепаратизм. В такую минуту распада государственной власти и внешнего единства, естественно, проявилось стремление утвердить духовное единство России. Никто лучше патриарха не мог олицетворить это последнее. В этом сказалась верная историческая традиция, ибо Церковь была той силой, которая в самом начале нашей истории помогла объединению России.

Выборы патриарха совпали с большевистским переворотом, что только побудило Собор поспешить с этим делом. Мы с братом жили довольно далеко от здания, где происходили заседания. На многих улицах шли бои. На перекрестке одной из улиц мы сначала должны были спросить, еле высунувши голову, можно ли пройти: – «можно», крикнули нам с обеих сторон, «но скорей». Едва успели мы перебежать улицу, как засвистели пули. В другом месте нам пришлось перелезать через стену, во двор, приставив лестницу. Под гром пушек, происходили выборы патриарха: с начала выбирались три кандидата, затем три записки с именами опускались в ковчег; после особого богослужения в Соборе жребий должен был вытянуть старец, который был избран на Собор от монахов и, подчиняясь общей воле, покинул свое затворничество. Выбор пал на Московского митрополита Тихона. Его избрание удовлетворило всех. Сложилось общее убеждение, что он действительно Божий избранник.

С наступлением большевистского режима Собор усилил свои занятия. Были выработаны новая схема высшего управления Церкви, реорганизация епархий и приходов и проведена реформа учебных заведений. Последнюю, впрочем, не пришлось осуществлять, ибо большевики закрыли все духовные заведения, реквизировали все типографии и церковные книжные магазины и вскоре открыли настоящее гонение на Церковь.

В основу всех преобразований было положено то самое начало, которое олицетворялось Собором: начало соборности. О нем много говорили в последние годы до созыва Собора. Одним из наиболее горячих его истолкователей был покойный Ф. Д. Самарин. «Соборность не есть какая либо внешняя норма , – писал он, – и никакими внешними мерами не может быть осуществлена… Ею характеризуется не внешняя сторона церковного строя, а внутренняя связь между всеми членами Церкви, связь, которая может проявляться самыми различными способами». Вопрос идет не о равноправном положении пастырей и пасомых, но об органическом их объединении, сознании каждым из членов Церкви своей доли ответственности за церковное дело. Для этого требовалась, по словам Самарина, «некоторая внутренняя перемена во взаимных отношениях между пастырями и пасомыми и во взгляде тех и других на церковное дело».

Тесное общение епископов, клира и мирян на Соборе, способствовало упрочению этого внутреннего начала, которое и нашло себе выражение в постановке указанных выше преобразований.

В числе их одно из наиболее назревших было преобразование первой ячейки церковной жизни – прихода.

Под гнетом тяжелых испытаний, в недрах приходов, особенно в больших центрах, закипела жизнь. Люди, вчера еще между собою незнакомые, сплачивались в тесный союз, под руководством своего священника. Не только забота о храме, но целый ряд других функций духовной и материальной взаимопомощи стал осуществляться приходами. Особенно деятельное участие в делах благотворения приняли женщины, образовавшие сестричества в составе приходов. – Храмы лишились возможности содержать, как раньше, хоры. Во многих церквах они были заменены общенародным пением.

Приходы объединяются в общий союз, представляющий внушительную моральную силу и сыгравший уже раз серьезную роль в деле защиты патриарха.

Дело происходило так. После убийства царя, патриарх произнес в одном из соборов проповедь, в которой говорил, что как бы ни судить политику Государя, его убийство, после того, как он отрекся и не делал ни малейшей попытки вернуться к власти, является ничем не оправданным преступлением, а те, кто его совершили, должны быть заклеймены, как палачи. «Недостаточно только думать это, – добавил патриарх, – не надо бояться громко утверждать это, какие бы репрессии ни угрожали вам».

Вскоре после этого, патриарх получил от одного из советских учреждений повестку, вызывающую его на допрос. Патриарх оставил повестку без ответа. Ему предстояло испытать на себе применение силы. При особе патриарха уже и раньше находились 18 человек – представителей приходов, которые сменялись каждую неделю. Хотя и безоружные, они охраняли патриарха, готовые, во всяком случае, разделить с ним его участь.

Узнав об опасности, угрожающей патриарху, Совет приходов решил, что, как только за ним придут, его телохранители должны немедленно ударить в колокол в любой ближайшей церкви. По этому знаку, все церкви должны начать звон, духовенство и прихожане со всей Москвы собираются крестным ходом и идут туда, где будет патриарх, и не уйдут без него. Решение Совета стало известно большевикам. С презрением относясь к Церкви, они все-таки не решились вызвать взрыв народного чувства, и отказались от вызова патриарха.