Коллектив авторов - Все в прошлом [Теория и практика публичной истории]

Память тоже связана с исторической наукой и прошлым, но эта связь гораздо тоньше. В основе memory studies не столько само прошлое, сколько взаимодействие с ним индивидов и групп сегодня. Память представляется пространством субъективного и эмоционального: исследователи памяти считают ангажированность, пристрастность и даже заблуждение вещами нормальными и необходимыми [894] Lowenthal D . History and Memory // The Public Historian. 1997. Vol. 19. № 2. P. 32. . Историческое знание — то, что «произошло на самом деле», — не обязательно носит в этом контексте принципиальный характер: и личные воспоминания, и групповые могут находиться в стороне от фактов или даже противоречить им. Это ни в коем случае не означает, что memory studies игнорируют историческое знание. История и память отнюдь не существуют в параллельных измерениях (хотя на ранних стадиях развития memory studies такой подход был распространенным). Скорее, историческая наука призвана проверять, подкреплять и по необходимости корректировать память [895] Ассман A . Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна. М.: Новое литературное обозрение, 2017. .

Второе важное различие между memory studies /памятью и публичной историей заключается в их отношениях с настоящим . Вообще, прошлое во всех своих формах бытования так или иначе «отвечает требованиям настоящего» [896] Lowenthal D . The Past Is a Foreign Country – Revisited. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2015. P. 4. . Но если публичная история теснее связана с исторической наукой, демонстрируя свою близость к настоящему через интерес к тому или иному фрагменту прошлого, а также через интерпретации и фрейминг фактов, то память может не иметь с «реальным» прошлым ничего общего. В качестве наиболее яркого примера можно привести концепцию постпамяти Марианны Хирш, описывающую наследование детьми и внуками переживших Холокост травмы и воспоминаний своих предков [897] Hirsch M . The Generation of Postmemory: Writing and Visual Culture After the Holocaust. New York: Columbia University Press, 2012. , или феномен апроприированных воспоминаний, когда человек помнит то, чего с ним не происходило и не могло произойти. Иными словами, память — это не прошлое, а то, как мы к этому (воспринимаемому или даже воображаемому) прошлому относимся; это роль, которую прошлое играет в нашем понимании себя, своего настоящего и будущего.

В-третьих, memory studies /память и публичную историю различают взаимоотношения с публичным пространством . Публичная история — что очевидно уже из названия — неотделима от понятия публичного. Это история в публичном пространстве. По игривому и вместе с тем вполне точному определению Барбары Франко, публичная история может означать историю «for the public, of the public, by the public, and with the public» [898] Franco B . Public History and Memory: A Museum Perspective // The Public Historian. 1997. Vol. 19. № 2. P. 65. . Однажды я перевел это как «историю для людей; историю людей; историю, которую пишут сами люди; и историю, создаваемую историками совместно с непрофессионалами» [899] Завадский А., Склез В., Суверина K . Предисловие. Разум и чувства: Публичная история в музее // Политика аффекта. С. 16. , но в настоящем контексте «людей» и «непрофессионалов» вполне можно заменить на «публику». Память же не обязательно публична. Так, личные воспоминания остаются частью приватной сферы до тех пор, пока их носитель не поделится этими воспоминаниями с той или иной аудиторией. В каком-то смысле то же самое можно сказать о семейной памяти и памяти небольших групп и сообществ, хотя здесь принципиальным становится то, как понимается публичная сфера.

Концепция Юргена Хабермаса [900] Habermas J . The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society [1962]. Cambridge, MA: MIT Press, 1991. , наиболее известная из теоретизаций публичного, предполагает существование единой буржуазной публичной сферы как отдельного от государства пространства артикуляции общественных интересов. Однако критики Хабермаса — среди которых Рита Фелски, Нэнси Фрейзер, Майкл Уорнер, Роберт Эйсен и другие [901] Asen R . Seeking the “counter” in counterpublics // Communication Theory. 2000. Vol. 10. № 4. P. 424–446; Felski R . Beyond Feminist Aesthetics. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989; Fraser N . Rethinking the Public Sphere: A Contribution to the Critique of Actually Existing Democracy // Social Text. 1990. Vol. 25/26. P. 56–80; Warner M. Publics and Counterpublics [2002]. New York: Zone Books, 2005. — указали в 1990-х на то, что хабермасовская модель исключает из публичной жизни разные группы (например, женщин), а также игнорирует проблемы неравенства и социальной иерархии. Если распространить эту критику на сферу взаимодействия с прошлым, то получается, что публичная сфера, по Хабермасу, исключает не только семейные, но и любые другие групповые воспоминания, не входящие в пространство доминирующего дискурса. В результате дискуссий между упомянутыми и другими исследователями родилась теория множественной публичной сферы (multiple public sphere), предполагающая, что социальная жизнь состоит «из многочисленных пересекающихся друг с другом и неравных публичных сфер (publics)» [902] Breese E.B . Mapping the Variety of Public Spheres // Communication Theory. 2011. Vol. 21. № 2. P. 132. . Помимо прочего, такой подход означает, например, что бабушка, делящаяся с внуками собственным опытом коллективизации, в некотором смысле «опубличивает» свои воспоминания.

Наконец, публичная история и память/ memory studies различаются взаимоотношениями с этикой . Следовать профессиональным этическим стандартам (уважать подлинные исторические документы, исправно указывать используемые источники, не заниматься плагиатом и т. д.) есть обязанность каждого историка, как академического, так и публичного. «Важнейший продукт, предлагаемый историками, — это истина о прошлом», а найти ее можно «только посредством честного анализа первоисточников» [903] Karamanski T.J . Ethics and public history: An introduction // The Public Historian. 1986. Vol. 8. № 1. P. 12. . Честность представляется историкам ценнее даже (стремления к) объективности: Карл Райант, один из пионеров устной истории, не видит проблемы «в использовании исторических фактов <���…> для отстаивания определенной позиции, если историк честен в отношении используемого материала и привносимой в процесс ангажированности» [904] Ryant C . The public historian and business history: A question of ethics // The Public Historian. 1986. Vol. 8. № 1. P. 37. . Выступая в 1983 году на встрече Национального совета по публичной истории США с докладом «Действительно ли тот, кто платит, заказывает музыку?» [905] Does He Who Pays the Piper Really Call the Tune? См.: Ibid. P. 31. , Райант подчеркнул, что, даже работая на заказчика — например, из сферы бизнеса, — (публичный) историк обязан строго следовать этическим стандартам. В стандартах профессиональной деятельности Американской исторической ассоциации этике исследовательской и публичной работы уделяется особое внимание:

Заниматься историей в публичной сфере — серьезнейший вызов, потому что, когда историки коммуницируют с широкой общественностью, они обязаны предоставлять ей не только какую-то конкретную интерпретацию или голые факты, а наилучший пример практик исторического исследования как такового. Это значит, что они должны с неизбежностью балансировать между собственным желанием представлять ту или иную точку зрения и обязанностью придерживаться стандартов, общих ценностей, лежащих в основе их общепрофессионального авторитета [906] Стандарты профессиональной деятельности // Gefter.Ru. 2013. 10 июля. .