Елена Соломински - Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

– Как случилось, что вот вы – еврей, а занимаете пост судебного следователя? Ведь это единоличная власть, где вам приходится сталкиваться с гущей русского народа?

И, по-видимому, был удивлен, когда я рассказал ему несколько случаев, характеризующих терпимость и отсутствие враждебности крестьянства к иноверцам, в том числе к евреям. Говорил он много о праве жительства евреев. Очень интересовался отношением крестьянского населения ко мне.

Как я сказал, в марте 1904 года я приехал в Саратов, получив там место члена Окружного суда.

По внешнему виду, по характеру и составу населения этот город резко отличался от Самары. Саратов – столица Поволжья, старый культурный центр. Саратовская губерния – дворянская, некоторые уезды даже ультра-дворянские. Если Саратов дал Чернышевского, Пыпина и многих революционных деятелей, как Бальмашев 350, то Саратовская губерния дала и ярких представителей противоположного лагеря. Она дала П. Н. Дурново, ярого защитника самодержавия, министра внутренних дел, Акимова, министра юстиции, а впоследствии председателя Государственного Совета 351, зажимавшего рот престарелым членам этого органа власти, решавшимся более или менее критично относиться к мероприятиям правительства.

Саратов дал также Петра Аркадьевича Столыпина, и, наконец, саратовское дворянство дало известного «дворянина Павлова» 352, который смущал своими крепостнически-дворянскими выступлениями даже самых правоверных дворян.

Одним словом, выбирай, что хочешь: ярого социалиста или ярого крепостника.

Хотя до 1904 года я раза два был в Саратове, но, приехав в 1904-м, я очутился в совершенно новом для меня городе. Всё здесь имело свою определенную физиономию: в то время как в Самаре первенствующую роль играло купечество, в Саратове на первом месте была интеллигенция; она, да еще дворянство, задавали тон местной жизни. Были в Саратове и богатые купцы, но их влияние ограничивалось биржей.

Хотя в Саратове в процентном отношении было меньше евреев, чем в Самаре 353, но саратовское еврейство было культурнее и интеллигентнее, что, конечно, зависело от общего характера населения. Среди евреев было много врачей, инженеров, юристов.

Надо было познакомиться с судом, представляться председателям судебной палаты и суда, быть у губернатора, у прокурора палаты, одним словом, проделать обязательную процедуру для вновь прибывающего чиновника.

Председателей палаты и суда не было в городе, я был у их заместителей, а затем пошел к Столыпину.

Высокого роста, с умными, проницательными глазами, сдержанный, Столыпин расспрашивал о Самаре, о тамошних порядках, коснулся моей работы и, когда я сказал, что большими делами не занимаюсь, улыбнулся:

– Для больших дел много охотников, но мало делают.

Между прочим, он сказал, что с еврейским вопросом хорошо знаком, так как был ковенским губернским предводителем дворянства, что имение его в Ковенской губернии около какого-то местечка, и что он хорошо знаком с еврейской беднотой в черте оседлости. Попросил обращаться к нему запросто, сказал, что рад будет быть полезным.

От него (Столыпина) отправился я к А. А. Макарову, прокурору судебной палаты, впоследствии министру внутренних дел 354Макаров знал меня по Самаре, но близко я не был знаком с ним. Он советовал мне не бросаться в гущу общественной деятельности, а присматриваться, ближе познакомиться с общественной средой, так как Саратов имеет много партийных течений и я могу очутиться в положении, из которого мне трудно будет выбраться.

– При всем желании, – сказал он, – мне трудно будет вам помочь!

Нанес я визиты всем судейским, то есть членам суда и судебной палаты. Облик всех судей был один и тот же, за весьма редкими исключениями, так что вы, зная, например, членов Самарского окружного суда, могли быть уверены, что имеете более или менее верное представление о членах любого окружного суда.

Судьи до такой степени были завалены делами, что никакого участия в общественной жизни принимать не могли. По характеру своей деятельности они резко различались: с одной стороны, были судьи гражданского отделения, «цивилисты», с другой – уголовного, «криминалисты». Более серьезными, стоявшими в стороне от политики, были «цивилисты»; они были заняты исключительно гражданскими делами, редко выезжали из города, где находился окружной суд, с властью не входили ни в какие соприкосновения. «Криминалисты» же вели более живой образ жизни. Выезжали на сессии в уездные города, волей-неволей должны были считаться с «политикой»; за ними негласное наблюдение имел прокурорский надзор, в особенности за председательствующими. Большой процент оправдательных вердиктов прокурорский надзор приписывал председательствующим, гнувшим (по мнению этого надзора) в сторону оправдания. Впрочем, о суде и о судьях я буду говорить ниже. Здесь только замечу, что мне пришлось употребить большие усилия, чтобы попасть не в гражданское, а в уголовное отделение. Помимо того, что «цивилисты», даже при желании, не могли уделять время занятиям общественными делами, сама их деятельность не внушала мне особой симпатии. Больно мне было видеть, как некоторые судьи-цивилисты проводили ночи над составлением решений по гражданским делам, решая не по совести, а по формальным основаниям.

В особенности, когда я вспоминаю об А. Я. Мейере 355, члене сначала Самарского окружного суда, а впоследствии – Саратовской судебной палаты. В беседах со мной он нередко говорил, как тяжело ему решать иные дела, зная, что справедливость не на стороне выигравшего процесс, и что закон, «dura lex» 356, часто принуждает решать в пользу неправой стороны. Приводил много примеров, когда одна из договаривающихся сторон, по неопытности, а иногда и по недобросовестности своих поверенных, упускала какой-нибудь пункт договора, чем пользовалась противная, более опытная и ловкая сторона. «Чувствуешь во время процесса, – говорил он, – что ответчику надо вызвать свидетелей или дать то или иное объяснение, но закон не разрешает судьям принимать активное участие в процессе, вызов свидетелей для выяснения истины зависит исключительно от тяжущихся…»

Я был назначен членом во вновь открытое 5-е гражданское отделение Саратовского окружного суда.

Такая перспектива мне не улыбалась, так как для общественной работы не оставалось бы времени. Предполагалось в это отделение передать залежавшиеся дела гражданских отделений, и, таким образом, предстояла тяжелая работа, в особенности для меня, мало знакомого с гражданским процессом. Всё-таки я узнал, что окончательное решение вопроса зависит от общего собрания членов окружного суда, и что я, поскольку был судебным следователем двадцать семь лет, имею основание ходатайствовать об определении меня в уголовное отделение.