Елена Соломински - Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Расследовать дело было очень трудно, так как всё общество было против снохи. Оказалось, что это «грех» оказался в большой моде у местных крестьян. Путем судебно-медицинского освидетельствования удалось установить, что, вследствие болезни мужа, Лиза до изнасилования свекром была целомудренной. Результатом следствия было следующее. Петр Иваныч выделил сына, отвел ему отдельный хутор, где молодые поселились там вместе с матерью Лизы, а Петр Иваныч, отбыв наказание, бросил село и ушел на новые земли в Сибирь. Этот случай произвел сильное впечатление на всю окрестность, об этом деле долго говорили.

Население, в особенности крестьянское, по-видимому, поняло значение новой судебной власти и с уважением относилось ко мне и к моим коллегам. Но следующий случай показал мне истинный взгляд крестьян на власть. В двух верстах от села Богдановки Самарского уезда нашли тело с признаками насильственной смерти. Приезжал полицейский урядник, за ним примчался становой пристав; приехал и я. Время было летнее, погода стояла хорошая, и мы с врачом, вместо того, чтобы ехать, отправились на вскрытие пешком. Я отделился от него и пошел с группой крестьян. Тут были сельский староста, понятые и солидные домохозяева, народ степенный. Дорогой мы разговорились:

– Что, – сказал я, – был урядник, смотрел тело?

Староста ответил.

– А ведь, – говорю я, – он мог и не приезжать, ведь полицейский сотский смотрел тело с одним из понятых.

– Вестимо, мог бы не приезжать, без него смотрели, нового не прибавить.

– А что, становой тоже был?

– Вестимо, был, да как ему не быть-то?

Я говорю:

– Мог и не приезжать: ведь тело смотрели сотник и урядник.

Мои спутники согласились с моим мнением:

– Вестимо, мог и не приезжать, без него обошлось бы.

Идем дальше, я говорю:

– Погода хорошая, только очень жарко, я тоже мог и не приезжать за сто верст.

Они отвечают, немного колеблясь:

– Вестимо, ваше благородие, чего в такую жару беспокоиться, и без вашей милости обошлись бы. Зачем беспокоить высшее начальство. Сотский всё смотрел, всё описал, чего еще больше.

В это время ожидали приезда самарского губернатора А. Ф. Свербеева, который очень любил «отечески» беседовать на сходках с крестьянами. Я говорю:

– Слышно, что губернатор едет; я полагаю, что в такую пору ему приезжать-то не надо.

Мои собеседники тут же со мною согласились, и в результате разговора я вынес впечатление, что, по мнению крестьян, весь чиновничий аппарат (выделено автором) бесполезен. Когда я приезжал после этого разговора в какое-нибудь село, где меня ожидали крестьяне, я всегда припоминал этот разговор и сознавал, что все ожидавшие моего приезда и, по-видимому, приветливо меня встречающие, считают мой приезд и всю мою деятельность ненужной.

Воображаю, как поражен был бы земский начальник, если бы услышал правдивое слово подведомственных ему крестьян о пользе, какую он приносит своей деятельностью! Как судебному следователю, мне часто приходилось сталкиваться с земскими начальниками. Интересен был этот институт. Земские начальники, по мысли петербургской бюрократии, должны были быть близкой к народу властью, иметь «отеческое» попечение о крестьянах, следить за их нравственностью и даже за их образом жизни и мыслей, за ведением их хозяйства. В земские начальники назначались преимущественно дворяне, местные землевладельцы-помещики. Они были не только администраторами, но и судьями. К ним перешли все функции мировых судей. В первое время некоторые идейные дворяне, полагая, что они могут быть полезными крестьянству, пошли в земские начальники, но скоро убедились не только в бесполезности, но даже во вреде этого института. Они ушли. Разорившиеся помещики, неудачники военные, бывшие полицейские чиновники, всё это пошло в земские начальники и стало хозяйничать. Помещики, разорив свои имения, стали учить крестьян «разумному» ведению хозяйства. Покутивши вдоволь, стали проповедовать нравственность.

За весьма редкими исключениями, почти все земские начальники не пользовались ни доверием, ни уважением со стороны крестьянства, и крестьяне невольно сравнивали их с упраздненными выборными мировыми судьями. Среди земских начальников были и довольно добродушные люди, старые отставные майоры, знавшие толк только в охоте, в собаках; они законов не признавали, считая, что прежде всего крестьяне должны любить и почитать начальство. Власть земских начальников была почти неограниченная. По своему усмотрению, за неисполнение законных мер и распоряжений, они могли подвергать крестьян аресту; а что такое законное распоряжение? Земский начальник не давал себе труда уяснить это.

Помню такой случай. В селе Екатериновке Самарского уезда земским начальником был отставной майор Варпаховский. Как-то раз летом я приехал на пароходную пристань, верстах в восьми от села. Обыкновенно за мною оттуда высылали лошадей, но на этот раз их не было. Кое-как я добрался до села и узнал, что земский ямщик и его сын не смогли выехать за мной, так как были арестованы Варпаховским, – за то, что не выехали за ним в какое-то село. В разговоре с Варпаховским я заметил ему, что он не имеет законного права на требование земских лошадей, и в данном случае со стороны ямщика никакого проступка не было. Варпаховский добродушно удивился:

– Помилуйте, ведь я земский начальник, попечитель народа, как же мне не наказать ямщика, если он не выехал за мной?

Варпаховский был добродушный тип, а как держали себя молодые, бывшие поручики? Часто они сами разбирали дела, в которых считали себя потерпевшими, и приговаривали противную сторону к наказанию. В первое время петербургские сферы смотрели на них как на ангелов-хранителей. Предводитель дворянства, он же и председатель съезда земских начальников, относился к жалобам на действия последних, как на урон престижа дворянского сословия. Губернаторы тоже руководились циркулярами свыше и, в особенности поначалу, оберегали этот институт. До Сената дела о земских начальниках редко доходили. Известность приобрело дело земского начальника Протопопова, который был, к удивлению, кандидатом прав. Обер-прокурор Сената Анатолий Федорович Кони, давая заключение по этому делу, назвал Протопопова не кандидатом прав, а кандидатом бесправия. С судебным ведомством этот институт, конечно, не мог мириться, и положение судебных следователей бывало иногда очень тяжелое. Нужно было старательно оберегать свое «я» от посягательств отцов-попечителей народа. Земские начальники пробовали вмешиваться в производства дознания по уголовным делам, давать свои отзывы о «вредных» крестьянах, подозревавшихся в совершении преступлений, но судебные следователи, хотя и не находили поддержки со стороны высшей судебной власти, всё-таки давали отпор таким притязаниям. С течением времени этот институт доказал всю свою неспособность не только быть руководителем крестьянской жизни, но вообще делать что-нибудь полезное. О его упразднении стали говорить даже в сферах 340.