Елена Соломински - Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

В большом торговом селе Елховка Самарского уезда в одно лето происходили частые пожары. Подозрения в поджогах падали на Ивана Хохлова и Ивана Хренова. Оба они вели разгульный образ жизни. В пьяном виде имели обыкновение грозить: «Я те петуха пущу!» (то есть подожгу). Их часто сажали в кутузку, привлекали к дознанию, производили следствия по обвинению их в поджоге, но дела прекращались, за отсутствием серьезных улик.

Как-то раз ночью, получаю я донесение от полицейского урядника о большом пожаре с человеческими жертвами в селе Елховке. Дознанием было установлено, что поджог совершен Иваном Хохловым и Иваном Хреновым. В виновности этих лиц сомневаться нельзя было, так как две женщины, возвращаясь поздно вечером домой, видели, как от места, где начался пожар, бежали эти Иваны и, пробежав мимо них, скрылись. Эти обе женщины хорошо, в лицо видели заподозренных, причем у Ивана Хохлова в руках было даже что-то вроде обгорелой тряпки или пакли. Кроме того, за несколько дней до пожара Хохлов повздорил с сыном хозяина того дома, с которого начался пожар, и пригрозил ему: «Я-те красного пущу!» Когда полиция явилась в дом Хренова и Хохлова, их там не оказалось. Родные сказали, что дня два-три тому назад они ушли, а куда, не известно.

Представьте мое удивление при чтении этого дознания. Оказалось, что эти самые парни, Хренов и Хохлов, за два дня до поджога в Елховке были на базаре в селе Старом Буяне, где была моя квартира, и за буйство были там арестованы при волостном правлении, где и содержались всё время до получения мною дознания. Таким образом, в вечер пожара они были в тридцати верстах от села Елховки.

Так как причиной пожара посчитали поджог, я поехал в Елховку и приступил к следствию. Мне интересно было расспросить женщин, видевших Хренова и Хохлова в вечер пожара. Явились две солидные женщины. Они не знали, что оговариваемые ими Иваны сидят под арестом в Старом Буяне. Каждая из них врозь и обе вместе настойчиво и убежденно доказывали, что от места пожара бежали эти Иваны и что, хотя это было вечером, они их признали, так как те пробежали близко от них, пробежали без шапок, в рас-пояску. Расходились свидетельницы только в небольшом: одна показала, что впереди бежал Хренов, а другая – что Хохлов.

Я увещевал их припомнить все обстоятельства, указывая, что слишком тяжелое наказание грозит Иванам, но свидетельницы стояли на своем. Лишь тогда, когда я подробно объяснил им, что эти Иваны не могли совершить поджога, так как были в тот вечер в тридцати верстах от места события, они несколько смутились, и одна из них, обращаясь к другой, сказала:

– Что же, тетя Матрена, неужели мы ошиблись, ведь пробежали-то они мимо нас…

Следствием установлена была подлинная причина пожара. Работник хозяина загоревшегося дома, вернувшись с поля домой, поужинал, лег на сеновал, закурил, обронил огонь, сено загорелось и разыгрался пожар.

Этот случай крайне меня заинтересовал. Давали ли свидетельницы ложные показания? Специалисты-психиатры объяснили, что в данном случае было чисто гипнотическое явление. Когда начался пожар, о котором я пишу, двое парней, ничего общего не имеющих с Хохловым и Хреновым, опасаясь распространения огня, побежали задами домов к себе. Женщины были так убеждены, что это поджог, и что его совершили Иваны, что в бежавших парнях признали их. Они до такой степени были уверены в этом, что увидели в руках у поджигателей даже паклю или обгорелую тряпку.

В данном случае я имел дело с двумя загипнотизированными свидетельницами. Но какая масса была свидетелей, дававших явно ложные показания по делам кулаков, мироедов 338.

Как я выше сказал, в руки правосудия попадали люди «со дна», или люди, опустившиеся «на дно». Редко приходится видеть человека вполне порочного. Обычно перед тобой обыкновенный человек, по недоразумению или по несчастному стечению обстоятельств сделавшийся преступником. Вчерашний «кум Петр» – сегодня обвиняемый Петр Сергеев. Я говорю преимущественно о крестьянской среде.

Отношение крестьян к преступникам вообще какое-то особенное. У меня в памяти следующая картина: я допрашивал обвиняемого крестьянина Петра Сергеева. Он обвинялся в убийстве некоего Никифорова. При допросе присутствовала жена убитого, Матрена. Во время допроса она сказала Сергееву:

– Что ты, кум Петр, ведь ты пришел с поленом, а не поднял на полу у нас.

А он ей в ответ:

– Матрена, побойся бога, убил я Петровича вашим же поленом.

Только немногие дела давали мне удовлетворение и скрашивали мою судебную деятельность. Это дела, где следователь, действуя по судебным уставам, является защитником угнетенных. Я имею в виду дела, где обвиняемыми являлись забитые женщины.

Особенно памятен мне следующий случай: Дубово-Уметская волость Самарского уезда славилась в начале восьмидесятых годов «снохачеством». Как-то раз мне дали знать, что в одной из деревень Дубово-Уметской волости Самарского уезда молодая крестьянка бросилась в колодезь. Хотя покушения на самоубийство были тогда подсудны церковному суду, но когда такое покушение совершалось вследствие жестокого обращения с покушавшимся со стороны лиц, имеющих физическую или нравственную власть над ним, оно становилось подсудным окружному суду. Об этом происшествии мне официально не было донесено, так как женщину вытащили из колодца живой и на допросе она заявила местной сельской власти, что нечаянно попала в колодезь. Так как покушавшаяся была снохой местного богатея, влительного мироеда, слывшего за «снохача», я поручил волостному правлению донести мне об этом происшествии и, нарушая некоторые формальности, приступил к производству следствия.

Стал я допрашивать сноху. Довольно красивая молодая женщина, стройная, с большими синими глазами. Сначала она боялась говорить правду, но затем, видя, что с ней обращаются по-человечески, рассказала мне обычную историю. Сирота, она выдана была замуж за сына местного богача. О любви в данном случае говорить не приходилось. Не имея приданого, она подчинилась воле матери и родственников, вышла замуж и стала жить с мужем в доме свекра. Муж ее, восемнадцатилетний юноша, был малорослым, невзрачным и болезненным. Во всем слушался своего отца. Отец был здоровый крестьянин лет сорока двух–сорока трех, с большой окладистой бородой, богобоязненный, строгих правил в жизни, слыл за степенного мужика. В доме он неограниченно властвовал. Жена, как все русские крестьянские жены, рано состарилась, выглядела совсем старухой. Она была в полном подчинении у своего мужа, Петра Иваныча, как она его всегда величала. Петр Иваныч стал заглядываться на свою сноху Лизу. Последняя, хотя и не любила мужа, «жалела» его и считала себя обязанной быть ему верной не только по церковному закону, но и по совести. Два года она жила с мужем, детей у них не было. Приставания свекра причиняли ей боль, но она никому не жаловалась, даже родной матери, боялась опечалить ее, так как, по бедности, мать пользовалась подачками Петра Иваныча. Восстановить мужа против отца Лиза считала очень большим грехом. Замечала козни главы семьи лишь жена его, забитая женщина, но притворялась, что ничего не замечает. Лиза плакала, умоляла Петра Иваныча не совершать великого греха перед Богом и людьми, но богобоязненный хозяин не унимался, и вот раз ночью, пользуясь тем, что сын был в поле с лошадьми, а жена спала во дворе в мазанке, забрел к снохе и изнасиловал ее. Это так повлияло на несчастную женщину, что она бросилась в колодец 339.