Елена Соломински - Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Положение тюремного ведомства было двойственным. С одной стороны, оно считалось отделением Министерства юстиции и его высшие члены назначались министром, а с другой – непосредственным начальником, заведывавшим тюрьмами на местах, был губернатор, назначение и увольнение начальников этих учреждений зависело от него. Именно ему были подчинены тюремные инспекторы, хотя они и назначались Министерством юстиции: таким образом, тон тюремной политики в каждой губернии всецело зависел от местного губернатора.

До какой степени режим Губерта отражался на нравственном и физическом состоянии заключенных, я мог видеть из быстрых перемен, происходивших с теми, кто пробыли в тюрьме даже два-три дня. Осужденные окружным судом по приговорам присяжных заседателей должны были перед тем, как приговор оглашался им в окончательной форме, провести в тюрьме некоторое время. Тяжело было видеть этих людей, когда их приводили оттуда. Даже короткое пребывание в тюрьме страшно влияло на них. Я часто не узнавал их: изнуренные, с землянистым цветом лица, угнетенные, они производили щемящее впечатление < …>.

О жестокостях Губерта и его подчиненных ходили легенды. Корректный, европейски образованный губернатор Татищев знал о тюремных порядках, но не останавливал Губерта. Молчал и тюремный инспектор Сартори 365, тоже корректный и любезный в обращении человек. Вынуждены были молчать сотни арестантов, всецело отданных в распоряжение Губерта и его опричников. Губерт жестоко обращался не только с арестантами, но и с «мягкими», по его мнению, тюремными надзирателями. Один из таких, молодой человек, Федулов, вследствие грубых преследований Губерта, через короткое время после получения места надзирателя, лишил себя жизни.

Можно себе представить, что творилось в тюрьмах других городов. Всё зависело от настроения и пищеварения грубых, необразованных начальников тюрем.

Как будто в насмешку над правосудием, губернское начальство иногда предавало суду тюремную стражу в лице младших тюремных надзирателей за оскорбление действием какого-нибудь арестанта. Исписывалась масса бумаги, начальство обвиняемых требовало от них объяснений, производились дознания, предварительные следствия, в суд поступали объемистые, громоздкие дела. Положение судей было трагикомичным. Мы знали, что в этой самой тюрьме неповинные арестанты неделями томились в сырых карцерах, их морили голодом, избивали, а мы торжественно судили за нанесение оскорбления, выразившееся в том, например, что надзиратель, по неопытности, толкнул или ударил какого-нибудь арестанта. Наказание за такое деяние ограничивалось выговором или арестом при полиции от четырех до семи дней. Для этого устраивали суд со всем громоздким его аппаратом. И даже за такие приговоры администрация косо смотрела на судей, считая их «либералами».

Интересно, что за всё время моей службы я не видел на скамье подсудимых ни одного начальника тюрьмы или его помощника. Все они были праведниками! К категории праведников следует причислить также высших чинов полиции, даже становых и городских приставов.

Выше я сказал, что после 1905 года возникли аграрные дела, которые рассматривались особыми присутствиями. Рядом с ними усиленно работали военные суды. Им передавались самые серьезные политические дела, по которым весьма часто выносились смертные приговоры. Количество таких приговоров зависело от командующих войсками округов, в которых дела рассматривались. Мне приходилось беседовать с некоторыми военными судьями, они жаловались на свою сильную зависимость от этих командующих. В особенности в этом отношении известен был глава Казанского округа С. 366Меня всегда поражало, что военные судьи, с виду добродушные, чадолюбивые, вежливые в обращении, легко выносили смертные приговоры.

Защитники по политическим делам говорили, что военные судьи гораздо корректнее держат себя, чем члены судебных палат. В судебных палатах при рассмотрении политических дел слышны были окрики председателей, защитникам не давали говорить, их на каждом шагу останавливали, а в военных судах защитники говорили вдоволь, их не прерывали. Судьи внимательно слушали их, и казалось, что они вполне согласны с защитником, – но в результате были смертный приговор или бессрочная каторга.

Как-то раз я оказался на сессии в городе Камышине. Там же происходил военный суд по крупному политическому делу. Из многих городов приехали знаменитости: из Петербурга– А. С. Зарудный, из Саратова – Н. Н. Мясоедов, А. А. Токарский, из Самары О. Г. Гиршфельд 367, другие. Мне удалось выбрать время и пойти в военный суд. Я был в восторге от мягкого и корректного отношения к защитникам и подсудимым. Адвокаты либерально и подробно говорили. Судьи умиленно смотрели на них. После речи военного прокурора, потребовавшего смертной казни для значительного числа подсудимых, был объявлен перерыв в заседании до следующего дня. Судьи, прокурор и адвокаты жили в одной и той же гостинице, обедали там вместе и добродушно беседовали. Я, в довольно дурном настроении, под влиянием речи прокурора, пришел к одному приезжему защитнику. Мы разговаривали, и вдруг услышали игру на скрипке. Доносились неясные звуки музыки Чайковского. Скрипач играл с большим чувством. И как я был поражен, узнав, что так нежно играет тот самый прокурор, часом ранее с легким сердцем потребовавший смертной казни для подсудимых, среди которых было много юнош ей, виновных в том, что они мечтали по-своему создать рай на земле <���…>.

Как приятно отдохнуть от таких воспоминаний и перенестись мыслью в тихие уездные города, где я, приезжая на сессии, знакомился в свободное от занятий время с земскими деятелями, с людьми земли.

Председатели земских управ часто бывали и почетными мировыми судьями. В этом качестве они пополняли состав суда на сессиях и вносили туда живую струю, верный житейский взгляд на дело. Мы, коронные судьи 368, рассуждали теоретически, знали крестьян по бумажкам, по разным дознаниям и показаниям, а они знали душу и характер населения. В этом отношении они были очень полезными сотрудниками.

Выезды на сессии имели огромное значение и влияние на судей. Вообще, знакомство с жизнью на местах, с разнообразным населением, весьма полезно для любого судьи, – который должен знать жизнь, поскольку имеет дело с живым человеком и может понять его, только зная окружающую его среду. К счастью, по серьезным делам роль коронных судей ограничивалась определением наказаний по статьям уложений, то есть наказаний за преступления, в которых присяжные заседатели признали подсудимых виновными. Суд мог понижать наказание лишь на две степени, и надо отдать справедливость: большинство судей всегда пользовалось этим правом. С каждым годом всё более и более росло у меня убеждение в святости принципа: «Не судите – и не судимы будете». Когда видишь перед собой подсудимого, когда переживаешь с ним весь ход судебного следствия, тогда чувствуешь всю тяжесть роли судьи и часто фальшивое его положение.