Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Таким образом, политическая пропаганда повстанцев и ксендзов стремилась внести разобщение и вражду в среду православного духовенства и мирян, и с помощью методов «кнута и пряника», «разделяй и властвуй», заставить их изменить законной российской монархии, Православию и встать на сторону восставшей колониальной элиты [259].

Сущность идейно-политических манипуляций, к которым активно прибегала польская пропаганда, заключалась в том, чтобы убедить православное духовенство и западно-русских крестьян в правомерности убийства русских солдат во имя освобождения Польши. Иными словами, следовало использовать православное население в качестве средства для разрушения своего единоверного российского государства во имя восстановления государства иноверного и иноэтничного. Согласно этим замыслам, духовенство и крестьяне, принадлежавшие к «господствующей» Церкви, должны были восстать против своего священноначалия и православного царя-освободителя, чтобы получить землю и «свободу вероисповедания» от восстановленной католической Польши.

Восстановление власти польского государства над русским населением Северо-Западного края должно было политически компенсировать дворянству утрату власти над личностью крестьянина, которую давало крепостное право, отмененное в 1861 г. императором Александром II. Для римско-католического духовенства освобождение Польши и присоединение к ней «забранного» Северо-Западного края означало восстановление прежнего господствующего статуса, которым оно обладало в Речи Посполитой. Решительным поражением Православия в крае должно было стать восстановление упраздненной в 1839 г. Греко-католической церкви.

Широко используемые в пропаганде подстрекательские призывы к защите «гонимой» католической веры и лозунги восстановления унии ставили своей целью торжество сословно-этнических и церковных интересов польского дворянства, шляхты и римско-католического духовенства. В этом польском восстании православному населению Северо-Западного края отводилась роль послушного инструмента для достижения чуждых ему социально-политических и церковно-этнических целей.

Однако в религиозной составляющей восстания пропагандистская ставка на такие факторы, как униатский и православный, оказалась политически проигрышной. Религиозный соблазн унии, на который рассчитывали ксендзы и «красные» пропагандисты «Мужыцкай праўды», не вызвал у духовенства и крестьян желания отступить от Православия и проливать свою кровь за восстановление Польши. Православное население, большинство которого составляли воссоединенные униаты, не только не поддержало восстание своих колониальных угнетателей, но и приняло участие в его подавлении.

Таким образом, взятые в совокупности социальные приманки и униатские соблазны польской пропаганды, призванные спровоцировать безоружных православных крестьян на самоубийственную борьбу с российскими войсками, оказались политически бездейственными. Восстание не только не вышло за канонические границы Римско-католической церкви, но и не получило массовой поддержки среди крестьян-католиков Северо-Западного края.

Главной социальной силой восстания было российское дворянство «польского происхождения». Об этом свидетельствуют данные, которые приводит советский историк В. М. Зайцев, использовавший в своей работе такой базовый показатель, как количество репрессированных, характерное для каждого из сословий Северо-Западного края.

По подсчетам этого исследователя: «На долю дворянского сословия, составлявшего 5,99 % населения Литвы и Белоруссии, приходится свыше 62 % всех репрессированных или один репрессированный на 43 человека…. Представители численно преобладающего крестьянского сословия составляют 22, 36 % всех репрессированных, а мещанского, второго по численности среди населения — 5, 72 %. У крестьян один репрессированный приходится на 1051, а у мещан — на 758 человек мужского пола» [260].

Данные исследования подтверждаются свидетельствами представителей российской администрации, которые непосредственно занимались вопросами подавления польского восстания и реформирования края [261]. Вот, например, как писал о роли «панов и шляхты» в восстании 1863 г. генерал-майор А. Л. Потапов в мае 1865 г.: «Участие их в последнем мятеже, фактически доказанное, единодушно и громадно. За весьма немногими исключениями, они все помогали крамольному делу, подразделяясь, согласно образу мыслей и роду деятельности, на красных, белых, крайних, средних, аристократов и демократов, но, в сущности, вред их был одинаково силен, ибо успех красных обусловливался материальными средствами белых, к числу коих принадлежали крупные собственники, равно и сии последние без необузданных стремлений красных не решались выступить на арену крамольной деятельности» [262].

Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьев в своем обращении ко всем сословиям Северо-Западного края прямо указывал на политическую враждебность, которую испытывало к российскому государству «дворянство здешнего края, называющее себя польским».

От имени российского государства Муравьев объявлял всем сословиям края о целях, которые преследовало это дворянство в восстании 1863 г.: «Дворяне и помещики, ослепленные безрассудными мечтаниями о господстве над народом, который едва только успел, волей всемилостивейшего государя нашего, освободиться из-под тяжелого их гнета, тайно и явно раздувают пламя волнений и принимают в них деятельное участие, которое в этом сословии сделалось до такой степени всеобщим, что предводители дворянства, спрошенные по моему приказанию, не решились указать лиц, на политическую благонадежность которых можно бы положиться» [263].

Деятельное участие в восстании приняло и служилое дворянство, занимавшее различные должности в администрации Северо-Западного края. Формально, эти люди, присягнувшие на верность императору, служили Российскому государству и получали жалованье из казны. На деле эта влиятельная группа дворянства была далека от политической лояльности монарху, на службе которого она состояла.

Виленский губернатор С. Ф. Панютин в отчете императору за 1863 г. вынужден был отметить, что: «Почти невозможно указать ни одного присутственного места как в самом городе Вильне, так равно и в уездах, откуда бы чиновники, в большем или меньшем количестве, не уходили бы в отряды формирующихся мятежных шаек. Те же, которые остались на местах, участвовали в различных уличных демонстрациях, собирали и распространяли всякого рода возмутительные сочинения и публично издевались над всем православным и русским. Составляя в городах довольно многочисленный, и по своему положению вследствие занимаемых ими должностей и вследствие большего или меньшего образования, самый влиятельный класс людей, чиновники польского происхождения, напитанные ненавистью ко всему русскому, были в числе главных двигателей мятежа» [264].