Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Это население во время трагических событий 1863 г. сохраняло верность императору Александру II и поддерживало правительство в борьбе за сохранение единства империи. Поэтому попытку дворянско-ксендзовского меньшинства отделить непольские земли от России вопреки воле большинства российских подданных, на этих землях проживавших, вполне уместно определить как сословно-этнический сепаратизм, принявший форму вооруженного мятежа против Российского государства. С этого времени феномен польского сепаратизма и исходящие от него политические угрозы для целостности государства стали решающим фактором, определявшим политику правительства в Северо-Западном крае Российской империи в 1863–1868 гг. [270].

В январе 1863 г. в Царстве Польском вспыхнуло вооруженное восстание, затем боевые действия распространились и на губернии Северо-Западного края. Хотя при генерал-губернаторе Назимове были разбиты значительные силы повстанцев, его административные мероприятия, направленные на подавление восстания, оказывались малоэффективными и не удовлетворяли официальный Петербург [271].

Назначение генерал-губернатором Северо-Западного края М. Н. Муравьева, состоявшееся 1 мая 1863 г., ознаменовало решительную смену курса правительства в этом важном для империи регионе. Приказом императора Александра II Муравьев назначался «Виленским военным губернатором и генерал-губернатором Гродненским, Ковенским и Минским и командующим войсками Виленского военного округа, с предоставлением сему званию правами и властью командира отдельного корпуса в военное время и с оставлением в прежних должностях и званиях. На том же основании подчиняются ему и губернии: Витебская и Могилевская, с войсками, в них расположенными» [272].

Приступая к исполнению своих служебных обязанностей, М. Н. Муравьев руководствовался твердыми убеждениями об исторически сложившейся русской идентичности края, которые резко расходилась с настроениями и взглядами, характерными для части высших правительственных чиновников.

Вот как писал об этом сам М. Н. Муравьев: «Я неоднократно имел свидания и разговоры об устройстве края с разными правительственными лицами; мне сильно сочувствовали, но, к сожалению, большинство высших лиц увлекалось полонизмом и идеями сближения со взглядами европейских держав на наш Западный край. Они не знали ни истории края, ни настоящего его положения, а еще того менее не знали ни польского характера, ни всегдашних враждебных тенденций его к России. Они не могли понять мысли об окончательном слиянии того края с Россией, они считали его польским (?), ставя ни во что все русское, господствующее там числом население» [273].

Свою управленческую деятельность в крае Виленский генерал-губернатор начал с организации эффективной системы мер по борьбе с вооруженными выступлениями польской шляхты и уничтожению краевой подпольной организации. Не менее важной по своему общественно-политическому значению для жизни населения края была борьба с повстанческим террором, направленным на устрашение мирных жителей, сохранявших верность российской монархии.

М. Н. Муравьев среди своих сотрудников

Исследователь истории восстания Н. Цылов отмечал: «Обстоятельства, сопровождавшие польское восстание, обнаружили не менее ясно те главные революционные центры, которые действовали преимущественно на умы, — и поддерживали в них напряженное возбуждение, центры эти составляли: ксендзы, паны и шляхта. Женщины, разжигаемые страстным влиянием безбрачных ксендзов, усердно раздували пламя в сердцах молодого поколения. Для противодействия этим элементам понадобились меры быстрые, решительные; надлежало пресечь пути революционному движению, удержать поляков в пределах должного порядка и усмирить непокорных» [274].

Как уже отмечалось, администрация генерал-губернатора В. И. Назимова не смогла предотвратить превращения сословно-этнического ирредентизма в вооруженное сепаратистское восстание с помощью положений указа правительствующего Сената, изданного 9 августа 1861 г. Созданные для борьбы с политическими преступлениями полицейские суды показали на деле свою несостоятельность из-за противодействия польских чиновников. Организованное В. И. Назимовым «временное военно-полицейское управление» в уездах также оказалось неэффективным.

В письме к министру внутренних дел П. Валуеву от 7 марта 1863 г. генерал-губернатор вынужден был признать, что местная полицейская власть политически ненадежна. По словам В. И. Назимова, «большая часть становых приставов, их письмоводителей, посредников, их секретарей и волостных писарей здешние уроженцы и католики, считающие себя поляками, и потому сочувствующие более или менее польскому движению» [275].

Поэтому центральная администрация в Вильне и в губернских городах оказалась не в состоянии контролировать положение в уездах и получать точную информацию об антиправительственных выступлениях на местах.

Все же причина слабости российской власти в регионе крылась не только в преобладании польского чиновничества и всесилии дворянства. Нельзя забывать, что правительство предоставило виленскому генерал-губернатору необходимую правовую базу для успешного противодействия нарастающим политическим беспорядкам [276]. Оставалось только применить положения указа от 9 августа 1861 г. и основанной на них Инструкции с необходимой, в таком случае, настойчивостью и решимостью.

Однако, в силу своих личных качеств, Назимов не проявил должной политической воли, острая потребность в которой диктовалась серьезной угрозой, возникшей на западных рубежах Российского государства. В итоге он так и не смог организовать и осуществить на деле эффективную борьбу с польским сепаратистским восстанием, быть последовательным и твердым в применении системы предупредительных и карательных мер.

О состоянии, в котором в это время находилась российская власть, весьма критически отзывался генерал-майор А. Л. Потапов. По его словам, «постоянно мятежное состояние Литвы есть прямое последствие отсутствия прочной для страны системы управления и несостоятельности администрации, как высшей, так и низшей. Высшая: при кажущейся строгости выражает постоянное баловство и ухаживание, с мелочной и ничтожной придирчивостью, всегда в ущерб законности, с вывеской произвола, подкопавшего всякое доверие и уважение не только к правительству, но даже и к русскому имени. Низшая: вся во власти польского дворянства и, следовательно, католического духовенства или жидовских денег, с исполнителями, ополячившимися литовцами или русскими, не находящими себе исхода на родине, чиновниками» [277].