Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Ответом на вызов польского сепаратизма стало явление массового российского патриотизма, который в процессе подавления вооруженных выступлений и сопровождавшего их террора, приобрел окраинную, западно-русскую, специфику. Она выражалась в том, что в период восстания вопрос о принадлежности края к России приобрел для православного духовенства и мирян экзистенциальный характер. От его решения зависело дальнейшее существование Православной церкви и русской идентичности населения. Поэтому к общероссийским мотивациям защиты Царя и Отечества прибавились мотивации региональные, связанные с ценностями интеграционного характера: единство государства, единство Церкви, единство русского народа. Синтезирующим вектором этих мотиваций стало общее национальное целое — Россия.

Таким образом, окраинный патриотизм, вызванный чрезвычайными обстоятельствами восстания, привел к появлению российского национального самосознания в среде белорусского населения. Новые представления о национальной общности подданных России, выраженные в многочисленных адресах императору Александру II, основывались на осознании церковной и этнической принадлежности к русскому Православию и единому русскому народу.

Последнее было вызвано тем, что вспыхнувшее польское восстание стало катализатором «низовых» проявлений общерусской этнической солидарности, которые нашли свое выражение в заявлениях православных западно-русских крестьян и мещан о единстве с русским народом. В связи с угрозой отторжения края от России и опасностью восстановления унии для духовенства и православного населения края возникла необходимость в артикуляции своей коллективной этнической идентичности, как составной части идентичности общерусской. Более того, традиционная, зачастую латентная религиозно-этническая идентификация, стала теперь артикулироваться и приобретать форму открытой политической манифестации, требовавшей немалого гражданского мужества в условиях свирепствовавшего повстанческого террора.

«Мы же смеем гордиться ныне тем, что мы русские, … что мы православные, что мы верноподданные нашего Русского православного царя Освободителя, — писали крестьяне Гродненского уезда царю, — что враг наш тот, кто враг Отечества России» [385].

Аналогичной была реакция и представителей городских обществ, например, Витебского: «Августейший монарх! Необузданные свои притязания, попирающие всякую правду, поляки простерли посягательством своим и на Белорусский край, исконное достояние России. И здесь, к прискорбию нашему, нашлась горсть дерзких, возмечтавших заявить Польшу в Белоруссии и смутить общественное спокойствие; но они горько ошиблись. Народ доказал, что он истинно русский» [386].

Характерным примером того, как воспринимались в это время этнические идентичности, белорусская и русская, служит обращение к императору православных жителей г. Лепеля Витебской губернии. Это большое письмо настолько выразительно в своих этнических, политических, исторических и религиозных характеристиках, что стоит привести из него обширную цитату: «Государь! Мы, православные граждане города Лепеля, почти все белорусы, не питаем ненависти к польскому народу. Но с негодованием отвергаем притязания и посягательства польских панов на нашу русскую народность и землю, на расторжение нас, русских, с Россией.

Мы из живых рассказов дедов и отцов наших знаем, сколько бедствовал русский народ под преобладанием польских панов в Русской земле. Сколько тиранства и мук вытерпел он, когда паны и иезуитское духовенство насилием навязывали ему унию с хитрым, и ныне еще деятельным стремлением ополячить его, когда паны буйствовали, не уважая законной власти королей своих и прав народа.

Твердо ведаем также, что не из Рима, не из Кракова и не из Варшавы пришло христианство в Русскую землю, а из Киева, святого града для Руси. И потому не нужны нам ни польская цивилизация, ни латинское вероучение, несогласные с духом русского народа, — ни панское преобладание, вредящее интересам русского народа, нам нечего искать с Польшей.

Таковы наши убеждения и всего белорусского народа! И мы приносим их тебе, наш царь благоустроитель, как душевное выражение нашей преданности к тебе и нашему отечеству — России, как выражение нашей готовности на все жертвы, какие необходимы для защиты отечества от врагов и нашей русской народности от посягательства польских панов» [387].

Еще одной важной особенностью окраинного российского патриотизма было то, что носителями его идей выступали, прежде всего, православное духовенство и представители низших сословий — православное крестьянство, мещанство и старообрядцы. Это был «низовой» народный патриотизм, который начал немедленно проявляться с момента возникновения в крае реальной угрозы дворянского, польско-католического сепаратизма.

Появление окраинного российского патриотизма и связанного с ним национального самосознания православного населения, которые приняли форму многочисленных монархических манифестаций, не было локальным явлением. В этот период ответом на внутренний вызов польского сепаратизма и внешнюю угрозу западно-европейской интервенции стал массовый подъем национально-патриотических настроений в Юго-Западном крае и центральной России, охвативший многих представителей различных сословий, культур и религий.

В отличие от Северо-Западного края, ставшего в связи с непосредственными событиями восстания очагом «низового» российского патриотизма, в центральной России в роли инициатора массового патриотического движения выступило столичное дворянство. Как отмечал А. Н. Мосолов: «По мере того, как взгляд на польский вопрос стал проясняться, в обществе происходила реакция, и все спешили громогласно отречься от сочувствия полякам. Первый сигнал к этому был подан петербургским дворянством на обыкновенных выборах, происходивших в феврале 1863 года. Дворянство представило государю адрес, проникнутый патриотическими чувствами и заявлениями всеобщей готовности ополчиться против врагов России. Дворянство постановило на случай войны жертвовать ежегодно до прекращения ее 1/10 часть своих доходов. Адресу этому откликнулась вся Россия» [388].

Реакцией российского общества на восстание 1863 г. стал подъем патриотизма и рост национального сознания, имевшего исторические, имперские особенности и монархические формы проявления. Как и в Северо-Западном крае, выражением патриотических настроений общества стали многочисленные «всеподданнейших письма» к императору Александру II, ставшие ярким проявлением народного монархизма. В этих письмах, или адресах, выражалась поддержка правительственного курса на защиту территориальной целостности Российской империи. Ставшие достоянием гласности в начале польского восстания, эти письма, вначале немногочисленные, будучи опубликованными в официальных и частных изданиях, вызвали цепную реакцию, положив начало массовым обращениям к императору из многих регионов империи.