Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Важным мотивом для массовых обращений к монарху была нарастающая угроза интервенции недавних врагов в Крымской войне — Англии и Франции — которые настойчиво требовали от России принять их условия по разрешению внутреннего русско-польского конфликта. Эти требования правительство решительно отвергло [389]. В результате угроза иностранного военного вторжения стала восприниматься как вполне реальная. На встрече с дворянством и купечеством Нижнего Новгорода, которая состоялась 5 августа 1863 г., император Александр II заявил: «По последним полученным мной сведениям, я еще не отчаиваюсь в сохранении мира, но если Богу угодно испытать нас войной, то я твердо уверен, что вы дадите мне помощь и надеюсь, что нашу Россию мы отстоим» [390].

Широкая поддержка, оказанная российскому императору в период трудных политических испытаний, стала ярким выражением социальной активности общества в условиях начавшегося пореформенного развития страны. Впервые представители всех сословий Российского государства, включая крестьянство, освобожденное от крепостной зависимости, высказали свое твердое позитивное мнение по важнейшему политическому вопросу современности. Патриотическая солидарность с монархией, высказанная представителями различных сословий, конфессий, этнических групп и профессиональных корпораций, недвусмысленно свидетельствовала об ее национальном характере. Массовые проявления национального самосознания, ставшие общественной реакцией на попытку отделения Западного края от России, оказались неразрывно связанными с всесословным чувством патриотизма и верности монархии.

На встрече с депутациями всех сословий, которая состоялась 17 апреля 1863 г. в Зимнем дворце, император Александр II высоко оценил национальный характер поддержки, полученный монархией от российского общества: «Благодарю вас, господа за поздравления и, в особенности, за выражение ваших патриотических чувств, вызванных смутами, как в царстве Польском, так и в западных губерниях и посягательством врагов наших на древнее русское достояние. Адресы ваши и те, которые я ежедневно получаю от всех сословий и из других губерний, составляют для меня истинное утешение посреди всех моих забот. Я горжусь единством этих чувств, вместе с вами и за вас. Они составляют нашу силу и пока они будут сохраняться, и мы будем призывать Бога на помощь, он нас не оставит, и единство царства российского непоколебимо. Враги наши надеялись найти нас разъединенными, но они ошиблись» [391].

В формировании национально-патриотической позиции российского общества важную роль сыграла консервативная и славянофильская пресса. Прежде всего — «Московские ведомости» и «Русский вестник», издаваемые М. Н. Катковым, «День» И. С. Аксакова и др. На общественное мнение образованной России оказывали воздействие многочисленные публикации славяноведа А. Ф. Гильфердинга и историка М. О. Кояловича.

Польское восстание, подавление которого, казалось бы, являлось сугубо государственной, военной задачей, вызвало, в силу своих откровенно экспансионистских целей, массовый общественный резонанс. Вот, например, что писала газета «День» о причинах, которые побудили российское общество активно высказать свою позицию относительно «польского вопроса»: «Если бы польские притязания ограничились одной польской территорией, т. е., пределами польской народности в тесном смысле, или, по крайней мере, Царством Польским, если бы поляки … постарались „локализовать“ восстание, сосредоточить всю свою борьбу исключительно в одной местности, — может быть и самая борьба удержалась бы в границах чисто государственного, или даже правительственного вопроса.

Михаил Осипович Коялович, историк и публицист

Но польские притязания, простирающиеся на русские древние области, и явно высказанное, провозглашенное и свидетельствуемое историей покушение поляков — лишить русскую народность в этих областях всякой духовной свободы и подчинить ее польскому и латинскому духовному гнету, одним словом, ополячить и окатоличить несколько миллионов русского народа, — все эти притязания и попытки возводят современную борьбу с Польшей в степень всенародного земского интереса. Польский вопрос отныне не дипломатический, не государственный, не европейский международный, — а русский, земский вопрос» [392].

В свою очередь, на страницах органа МВД «Северной почты» в течение весны и лета 1863 г. были опубликованы многочисленные «всеподданнейшие письма» старообрядцев Москвы и Петербурга, профессоров Московского, Казанского и Харьковского университетов, дворянских и купеческих гильдий, городских и сельских обществ Западного края, Прибалтики, центральной России, и ее восточных окраин [393].

Были также и обращения к российскому обществу от представителей различных корпораций. Особенно показательными в данном случае являются свидетельства о русском патриотизме и национальном самосознании студенческой молодежи. Революционная пропаганда, и российская, и польская, (прокламации «Молодой России», «Земли и воли», «Свободы», «Колокол» А. И. Герцена) обращалась к этой молодежи, рассчитывая разжечь в ней революционные, антиправительственные настроения [394]. Однако реакция студенчества на события 1863 г. показали тщетность этих пропагандистских усилий.

Вот, например, письмо, направленное в газету «День» студентами и слушателями Московского университета: «Возмущенные теми оскорбительными надеждами, которыми враги России осмеливаются возлагать на русское молодое поколение, — мы, студенты и слушатели Московского университета, — громко, и во всеуслышание всей России, чувствуя всю нравственную важность своего поступка, — объявляем следующее:

1) Никогда и ни в каком случае не станем мы рознить с русским народом. Его дело — наше дело; его знамя — наше знамя. Мы русские. Нам дорога кровь наших братьев; нам дорога честь и величие России; нам свят завет нашей истории: целость и единство Русской земли. … Враг Русской земли и русского народа — наш враг. …

2) Мы не питаем ненависти к польскому народу; мы уважаем патриотизм польской нации; мы желаем свободного, самостоятельного развития для польской народности; но лишь под тем единственным условием, чтобы свобода Польши не стала неволей для России. Мы не отрицаем той доли неправды, которая могла быть относительно Польши и с нашей стороны; но мы не только не признаем каких-либо прав Польши на Западный и Юго-Западный край России, но готовы, вместе со всем русским народом отстаивать до последнего издыхания неприкосновенность Русской земли. Вопли и стоны польской шляхты, оглушающие слух Европы, не могут заглушить для нас вековые мужицкие стоны, стоны угнетенного польской шляхтой, польской цивилизацией и латинством — малорусского и белорусского народа» [395].