Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Нарушение принципов добровольности при воссоединении католиков с Православной церковью началось уже позже, после того как М. Н. Муравьев покинул пост главного начальника края.

Отношение М. Н. Муравьева к Римско-католической церкви в чрезвычайных обстоятельствах восстания и военного положения, введенного в крае, не выходило за правовые рамки действовавших в империи правовых норм веротерпимости. Спровоцированная восстанием политизация отношений веротерпимости отнюдь не свидетельствовала об их упразднении, так как «свобода веры» для «иностранных исповеданий» была закреплена в «Основных государственных законах». Однако критические замечания Муравьева по поводу «так называемой веротерпимости», сделанные им в отчете императору, требуют некоторого пояснения.

Следует отметить, что М. Н. Муравьев не испытывал религиозной нетерпимости к католичеству. Он не только никогда не закрывал по собственному произволу костелов, каплиц и монастырей, но в случае действительных религиозных нужд католиков запрашивал у казны средства для ремонта костелов. Действуя на основании законодательства о веротерпимости, главный начальник края разрешил постройку и возобновление костелов: Бржозовского, Богинского, Данюшевского, Какуцишского в г. Дриссе, в Корве, Радошковичах и др. — всего, свыше 20-ти. При постройке и ремонте костелов Муравьевым иногда выдавалась субсидия из казны. Например, на окончание строительства Радошковичского костела он разрешил отпустить 4780 руб.

Как отмечает А. И. Миловидов: «Он и ксендзов преследовал и карал не за их веру, а за измену государственной присяге, за действия противогосударственные и противоправительственные. Когда же в конце 1863 г. некоторые из них, вернувшись из мятежных банд, изъявили покорность, то все они (более 30) были прощены Муравьевым, некоторые еще раньше были им отпущены на поруки прямо из тюремного заключения» [575].

«Так называемая веротерпимость», с точки зрения М. Н. Муравьева, — это практика политической беспечности прежней администрации Северо-Западного края, при которой: «римско-католической пропаганде дозволялось проникать всеми возможными путями к достижению преступной цели ополячения края, благодаря чему римско-католическому духовенству удалось в издревле русском крае обратить городское население в католичество и довольно значительную часть сельского» [576].

Следовательно, у Муравьева речь шла о явных и массовых нарушениях «правил веротерпимости», которые запрещали римско-католическому духовенству заниматься прозелитизмом среди населения, принадлежавшего к господствующей Православной церкви, и строить костелы и каплицы в обход действовавшего закона [577].

В данном случае своей непосредственной политической задачей М. Н. Муравьев считал восстановление силы закона, который запрещал католический прозелитизм и защищал законные права Православной церкви. То есть последовательное и точное применение «правил веротерпимости», которые содержались в законодательстве Российской империи [578].

В чрезвычайную государственную реконкисту, начатую «сверху» М. Н. Муравьевым, включилась «снизу» социально и религиозно активная часть православного духовенства. В качестве непосредственного субъекта реконкисты выступала русская администрация края во главе с генерал-губернатором, получившим для этого необходимые полномочия от Императора [579]. Опосредованным субъектом этой политики стало духовенство господствующей Православной церкви, интересы которого постоянно нарушались противоправным католическим прозелитизмом. Для православного духовенства впервые настало политически благоприятное время для решительного и максимального вытеснения польского католичества из местностей, традиционно населенных русским православным населением [580].

Так с 1864 г., в условиях военного положения, начался совместный административно-церковный процесс принудительного перераспределения богатой католической церковной собственности в пользу Православной церкви. Эти действия трактовались не только как заслуженное наказание за участие в мятеже, но и как восстановление исторической, религиозной и социальной справедливости, как долгожданное торжество униженного православия над высокомерной «латинской схизмой». В результате приходское православное духовенство получало не только храмы, но и жилые дома ксендзов, землю и хозяйственные постройки.

К обвинениям католического клира и мирян в политически враждебном поведении, на основании которых администрация принимала решения о закрытии костелов, монастырей и каплиц, духовенство присовокупило свои, конфессиональные. В прошениях епископата и приходского духовенства, поданных администрации, появляется универсальная формулировка о том, что существование костела или каплицы в данной местности представляет собой «соблазн» и является «вредным» для интересов Православной церкви [581]. Как правило, речь шла о проявлениях «враждебной православию и правительству латино-польской пропаганды» среди «доверчивого» православного сельского населения [582].

Эти распространенные миссионерские и этнические аргументы приобретали политическую окраску и становились столь же весомыми для судеб костелов, как и обвинения духовных лиц, монашествующих и мирян в антиправительственных мятежных действиях. Единомыслие в оценках католицизма, проявленное администрацией и частью активного православного духовенства, позволило осуществить массовую конфискацию католической церковной собственности, что существенным образом ограничило миссионерский и полонизаторский потенциал католического присутствия в крае.

Поводом для закрытия католических храмов и часовен были не только упомянутые обвинения в государственных преступлениях и противоправном прозелитизме, но и массовые переходы католиков в православие, происходившие в 1864–1868 гг., частью добровольно, частью с использованием административного ресурса. В случае, если переходил весь приход, иногда даже с ксендзом-настоятелем, или его большая часть, тогда костел закрывался и передавался в ведение Православной церкви. Иногда инициатива о закрытии костелов исходила от новообращенных в православие прихожан [583].

О том, как происходили эти события в 1865 г., писал виленский губернатор С. Ф. Панютин: «В некоторых местностях губернии костёлы, филии и часовни находятся среди почти сплошного православного населения, оказывая вредное влияние на это население, в других же значительное число поселян в отчётном году присоединилось к православию; потому признано необходимым, находящиеся в таких местностях костёлы, филии и часовни, частию закрыть, частию обратить в православные храмы. Так, закрыты 4 костёла, одна филия и 6 часовен, три костёла и 4 часовни обращены в православные церкви» [584].