Александр Бендин - Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

Пропаганда, разжигающая межконфессиональную рознь, оказалась результативной. Польские повстанцы принесли многим православным священнослужителям унижения, страдания, беды, а некоторым и мученическую смерть. Религиозная нетерпимость к православию выражалась в различных формах насилия по отношению к православным пастырям. Священников избивали, грабили, угрожали смертью, пытаясь принудить содействовать восстанию и тем самым вовлечь православное население в борьбу за независимость Польши.

Однако западно-русское духовенство продолжало хранить верность российской монархии и призывало к этому свою паству. Непокорное поведение православных пастырей вызывало у повстанцев ожесточение и ненависть, которые нашли свое воплощение в различных формах террора.

Одной из первых жертв антиправославного террора стал священник г. Дрогичин Гродненской губернии Игнатий Гинтовт, который скончался впоследствии от ран, нанесенных ему польскими повстанцами. Священнику стреляли в лицо холостыми зарядами, топтали ногами и рубили саблями за то, что он отказался читать прихожанам в церкви манифест подпольного польского «правительства». В вину о. Игнатию повстанцы ставили также массовое присоединение униатов к православию, совершенное им после Полоцкого собора 1839 г.

Весной и летом 1863 г. посягательства на жизнь священнослужителей и грабежи их имущества достигли своего пика. Атмосфера ежедневного страха, в которой находилось православное духовенство, поддерживалась с помощью террористической пропаганды. Среди пропагандистских материалов, известна листовка с изображением повешенного православного священника и надписью на польском языке: «Это ты, поп, будешь так висеть, если не исправишься. Если у тебя еще чешется язык брехать в церкви хлопам бредни, то лучше наколи его шпилькой. А вороны будут насыщаться твоим телом. Ах, какая ж это будет позорная смерть!».

Вслед за пропагандистскими угрозами насилия и смерти последовало их практическое воплощение. Террор приобрел радикальный характер. Начались самочинные показательные расправы над православными священниками, верными своей религиозной совести и верноподданническому долгу. На этот раз повстанцы прибегли к самым жестоким средствам, в которых выразилась сама сущность террора как метода устрашения, для того, чтобы парализовать решимость духовенства и его паствы сохранять верность императору Александру II.

После жестоких истязаний повстанцами были повешены: Константин Прокопович, который был священником в заштатном городе Сураж Белостокского уезда Гродненской губернии, иерей Роман Рапацкий — служил настоятелем в селе Котры Пружанского уезда Гродненской губернии, священник Даниил Конопасевич, служивший в местечке Богушевичи Игуменского уезда Минской губернии. От рук жандармов-вешателей принял мученическую смерть псаломщик Крестовоздвиженской церкви села Святая Воля Пинского уезда Минской губернии Федор Яковлевич Юзефович.

В Ковенской губернии за верность присяге после жестоких пыток был повешен повстанцами православный учитель Субочского народного училища Викентий Смольский [555]. Террор в форме жестоких показательных казней служителей Церкви, грабежи, избиения и издевательства над священниками не достигли своей цели. За редчайшими исключениями, воссоединенное православное духовенство не изменило присяге императору, оставаясь верным Православной церкви и России [556]. Спустя годы после этих трагических событий, Православная церковь хранила память о подвигах исповедничества и доблести мученичества своих пастырей.

Вот как писал об этом один из православных авторов того времени: «Чего же достигли совершители этих поруганий, насилий, убийств? Искоренена ли православная вера, искоренено ли православное духовенство? Православная вера цвела и будет цвести в Западной Руси, а духовенство покрылось новой славой в своих страдальцах.

Так-то страдало духовенство за веру православную и народ русский! Пусть же помнят наши дети, внуки и правнуки, как мятежники обзывали нашу православную веру схизматической и собачьей, как вешали, били и стреляли, позорили наше духовенство, мучили их жен и детей.

Пастыри православные! Воспоминая наших недавних мучеников и исповедников, пострадавших за Православную Веру и любовь к России, стойте и сами всегда бодро на страже! Помните, что, охраняя Православную Веру, вы охраняете Русь Святую. Русь Православная не забудет и вашего дела, как не забыл и с благоговением вспоминает всякий сын Западной Руси и упокоившихся наших недавних мучеников и исповедников» [557].

После трагических событий 1863 г. у верноподданного православного духовенства появились весомые основания испытывать религиозную, этническую и политическую неприязнь к польскому католичеству. Поэтому духовенство поддержало меры М. Н. Муравьева, направленные на ограничение силы и влияния местного католического клира, представлявшего собой влиятельную часть туземной колониальной элиты. Эта чрезвычайная государственно-церковная реконкиста стала составной частью политики системного обрусения Северо-Западного края, призванной интегрировать Северо-Западный край в состав Российской империи [558].

Утверждения М. Н. Муравьева о том, что «римско-католические епископы, ксендзы и монахи не составляют духовенства, а политических эмиссаров, проповедующих вражду к русскому правительству и ко всему, что только носит название русского и православного» и что «римско-католическое духовенство было главнейшим подстрекателем мятежа» [559], нельзя отнести к области жесткой политической риторики. Для такого утверждения у главного начальника края были веские фактические основания, представленные следственными комиссиями и многочисленными приговорами военно-полевых судов [560].

Поэтому, после подавления восстания, М. Н. Муравьев начал новый политический курс в отношении к региональному католичеству. Он заключался в том, чтобы, не отказываясь от соблюдения правовых норм веротерпимости, разъединить исторически сложившуюся сопряжённость религиозных и национально-политических задач, характерную для деятельности части католического духовенства в Северо-Западном крае, и ввести эту деятельность в сугубо религиозное и законопослушное русло. Политическим инструментом такого разъединения стала практика административного нормотворчества, особая сложность применения которой заключалась в том, чтобы при осуществлении мер ограничительного характера не давать повода духовенству и местному населению для обвинения правительства в нарушении норм веротерпимости [561].

Для этого, в дополнение к существующим законам, регулировавшим деятельность Римско-католической церкви в империи, М. Н. Муравьев принял ряд административных решений, которые устанавливали строгий надзор за политической лояльностью римско-католического духовенства и его религиозным влиянием на канонически подвластное ему население. В системе административных мер, введённых М. Н. Муравьевым, следует назвать контроль губернаторов за передвижениями духовенства и монашества, назначением ксендзов в приходы и на административные должности, поступлением в монастыри и духовные семинарии, содержанием проповедей ксендзов и т. д.