Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Эти предложения, не содержавшие какой-либо определенной меры, а только излагавшие взгляды термидорианцев, которые стремились держаться между обеими партиями, были отосланы на рассмотрение трем комитетам: общественного спасения, общественной безопасности и законодательства. Однако подобные методы не могли унять гнева партий; они продолжали с тем же неистовством ругать одна другую.

Что в особенности усиливало общее беспокойство, так это экономическое положение Франции, в эту минуту чуть ли не более прискорбное, нежели в самые бедственные эпохи Революции.

Ассигнации, несмотря на победы Республики, быстро понизились в цене и принимались не более чем за одну шестую или даже восьмую часть их номинальной стоимости, что вносило сумбур в меновые сделки и делало законы о максимуме более неисполнимыми и невыносимыми, нежели когда-либо прежде. Теперь уже не отсутствие доверия так роняло ассигнации, а выпуск их в чрезмерном количестве, возрастающем по мере падения. Налоги, с трудом взимаемые и вносимые бумажными деньгами, давали едва ли четверть или одну пятую часть того, что Республика тратила ежемесячно на чрезвычайные военные расходы, и приходилось прибегать к новым выпускам. Таким образом, с прошедшего года вся сумма находившихся в обороте ассигнаций, вместо того чтобы спуститься ниже двух миллиардов, как этого надеялись достичь разными комбинациями, доросла до 4 миллиардов 600 миллионов франков.

К этому чрезвычайному скоплению бумажных денег и неизбежному вследствие него падению цен присоединялись еще все бедствия, сопровождающие войну, а также отчасти порождаемые неслыханными мерами, которых война потребовала. Читатели помнят, что после закона о максимуме были начаты реквизиции, то есть представителям или правительственным агентам было дано право забирать товары, требующиеся для армии, по ценам, назначенным законом, с уплатой ассигнациями по номинальной цене. Эти меры спасли Францию, но надолго расстроили меновые сделки и денежное обращение.

Мы уже видели выше, в чем заключался главный вред максимума. Все эти неудобства двойной торговли, сокрытие продовольствия, застой в производстве постоянно возрастали. Везде установились два типа торговли: один явный и убыточный, другой тайный, приносивший ростовщические барыши. Имелось два сорта хлеба, два сорта мяса, два сорта всего – один для богатых, которые могли платить звонкой монетой, другой для бедняков, рабочих, небогатых буржуа, которые могли расплачиваться лишь ассигнациями по номинальной цене. Крестьяне с каждым днем совершенствовались в хитростях: они не молотили хлеба под предлогом недостатка рук (отчасти, впрочем, не без основания, так как война поглотила более полутора миллиона людей); ссылались на плохой урожай (урожай действительно оказался не так хорош, как думали в начале года). Что касается фабрикантов, те совсем прекратили работы. То же самое произошло и с негоциантами. Они не могли продавать товары, привезенные в порты по ценам максимума, и тоже приостанавливали торговые операции.

Со временем возникли и другие неудобства. Цена хлебу была назначена одна для всей Франции. Между тем хлебное производство обходилось более или менее дорого, в зависимости от провинции, да и урожай оказывался различным, а значит, цена вышла на поверку разной. Предоставленное муниципалитетам право определять цену товара влекло за собой беспорядок. Когда в той или иной провинции имелся недостаток в каком-то одном товаре, власти повышали на него цену; тогда этот товар привозился туда в ущерб соседним общинам, происходило чрезмерное накопление его в одном месте и недостаток в другом, и движения торговли из правильных и естественных превращались в прихотливые и неровные, судорожные.

Результаты реквизиций оказались гораздо более прискорбными. К реквизициям прибегали для снабжения армий и обширных оружейных заводов и арсеналов, для продовольствования больших общин, иногда для доставки мануфактурщикам требующегося материала. Осуществлять реквизицию могли представители, комиссары, состоявшие при армиях, агенты комиссии торговли и продовольствия. В минуты крайней опасности реквизиции производились второпях и беспорядочно. Часто с разных сторон требовали одни и те же товары, и владелец не знал, кого слушать. Притом право реквизиции было почти всегда не ограничено. Иногда реквизиция налагалась на весь товар известного рода в целой общине или даже департаменте. Тогда производители или торговцы не могли продавать этот товар никому, кроме агентов Республики. Вследствие перерыва в торговле товар, потребованный при реквизиции, лежал подолгу; его не брали и не платили за него, и обращение его прекращалось. В хлопотах не принимались в расчет расстояния; иногда подвергался реквизиции департамент, самый отдаленный от той общины или той армии, которую требовалось прокормить, и перевозки становились и вовсе разорительными. Так как вследствие чрезвычайной засухи много рек и каналов остались без воды, то перевозки могли производиться только гужом, и почти не осталось лошадей для земледелия. Если к этому прибавить принудительный набор для армии 44 тысяч лошадей, то станет понятно, как затруднительны оказывались перевозки.

Вследствие всех этих дурно рассчитанных и часто совсем лишних движений громадные партии товаров или предметов продовольствия залеживались наваленные без толка, нередко подвергаясь всякого рода порче. Скот, приобретенный для Республики, кормили дурно, доставляли на бойни в истощенном виде, вследствие чего явился недостаток в жире, сале и прочем. Наконец, дело не обходилось без гнуснейших злоупотреблений. Нечестные агенты по самым высоким ценам тайно передавали товары, взятые ими по реквизиции по ценам максимума. Этот вид мошенничества процветал между торговцами и производителями: они выпрашивали себе реквизиционный приказ, а потом тайно перепродавали по курсу то, что досталось им по максимуму.

Все эти обстоятельства, в добавление к сухопутной и морской войнам, довели торговлю до плачевного состояния. Не было больше сообщения с колониями; они сделались почти недоступны по милости крейсировавших около них английских судов, притом почти все были опустошены войной. Главная из них, Сан-Доминго, была растерзана внутренними распрями. Уже это стечение обстоятельств делало всякое сообщение с внешним миром почти невозможным, но изоляции немало способствовала еще одна революционная мера: секвестр, наложенный на имущество всех иностранцев, принадлежавших к нациям, с которыми Франция вела войну. Решаясь на эту меру, Конвент имел в виду прекратить биржевую игру иностранными бумагами и помешать капиталам обходить ассигнации, обращаясь в векселя. Захватывая ценные бумаги, которыми обладали испанцы, голландцы, англичане и немцы во Франции, Конвент вызвал такую же меру со стороны иностранцев, так что между Францией и Европой прекратилось всякое обращение кредитных бумаг. Оставались отношения только с нейтральными странами: восточным Средиземноморьем, Швейцарией, Данией, Швецией и Соединенными Штатами. Но комиссия торговли и продовольствия одна пользовалась этими отношениями, чтобы доставлять себе хлеб и товары, необходимые морскому ведомству. Для этого комиссия забрала все ценные бумаги, выплачивая их стоимость французским банкирам ассигнациями, и отправляла эти бумаги в Швейцарию, Швецию, Данию и Америку в уплату за покупаемые продукты.