Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

В Ренне желанное сближение последовало тоже через посредство сестры одного из вождей. Ботиду, один из главных шуанов Морбигана, узнал, что его сестру, находившуюся в Ренне, посадили из-за него. Его пригласили явиться туда хлопотать о ее освобождении. Депутат Бурсо отдал Ботиду сестру и успел убедить в искренности декрета об амнистии. Ботиду взялся написать одному молодому неустрашимому шуану по имени Буа-Арди, который командовал отрядом Кот-дю-Нор и слыл самым опасным из инсургентов. «На что вы надеетесь? – написал Ботиду ему. – Республиканские армии завладели Рейном. Пруссия просит мира. Вы не можете полагаться на слово Англии; вы не можете рассчитывать на вождей, которые все пишут вам из-за моря или бросили вас под предлогом, будто отправились искать помощи. Вы можете только вести войну, состоящую из ряда убийств».

Буа-Арди пришел от этого письма в замешательство. Он не мог оставить северных берегов, где военные действия требовали его присутствия, но он пригласил к себе центральный комитет – отвечать Ботиду. Комитет, во главе которого стоял Корматен, приехал к Буа-Арди. В республиканской армии состоял один молодой генерал, храбрый, смелый, исполненный природного ума и в особенности той тонкости, которая, говорят, свойственна прежнему его промыслу – торговца лошадьми; звали его Юмбер. Он принадлежал, по словам Пюизе, к числу людей, слишком хорошо доказавших, что год практики на войне с выгодой заменяет все учения. Юмбер написал письмо, слог которого не был одобрен Комитетом общественного спасения, но именно такое, какое требовалось, чтобы тронуть Буа-Арди и Корматена. Последовало свидание, Буа-Арди обнаружил сговорчивость молодого солдата, храброго, незлобивого, который дерется больше по характеру, чем из фанатизма. Однако он ничего не обещал и предоставил действовать Корматену.

Последний, с обычной своей непоследовательностью, крайне польщенный, что его призвали на переговоры с полководцами могущественной Французской республики, принял все предложения Юмбера и просил, чтобы его связали с генералами Гошем и Канкло и представителями. Сговорились о дне и месте свидания, центральный комитет упрекнул Корматена, что он слишком далеко зашел. Он же, чье двуличие не уступало непоследовательности, уверял комитет, что не намерен изменять своему делу; что, соглашаясь на свидание, хотел только вблизи поглядеть на общих врагов, чтобы судить об их силах и распоряжениях. Он привел две, по его мнению, важные причины для своего решения: во-первых, никто из шуанов никогда не видел Шаретта и не разговаривал с ним; теперь же он, Корматен, может потребовать пригласить и Шаретта с целью будто бы сделать переговоры общими для Вандеи и Бретани; а при этом представится случай поговорить с ним о планах Пюизе и заручиться его содействием. Во-вторых, Пюизе, друг детства Канкло, написал последнему письмо, способное тронуть сердце генерала и в то же время заключающее в себе блестящие предложения. Под предлогом делового свидания можно будет вручить ему это письмо и довершить дело, которое начал Пюизе.

Таким образом, порисовавшись перед своими товарищами в роли искусного дипломата, Корматен получил разрешение отправиться на притворные переговоры с республиканцами. Он и Пюизе написал в этом смысле и поехал, исполненный самыми противоречивыми мыслями: то он гордился тем, что обманет республиканцев и отобьет у них генерала, то увлекался ролью посредника между инсургентами и представителями Республики. Корматен повидался с Гошем, попросил у него предварительного приостановления неприятельских действий, потом потребовал разрешения посетить всех вождей шуанов, одного за другим, чтобы внушить им мирные взгляды, свидания с Канкло и в особенности с Шареттом, чтобы договориться с последним, уверяя, что бретонцы не могут отделиться от вандейцев. Гош и депутаты согласились на все его требования, но послали с ним Юмбера, который должен был всюду сопровождать его и присутствовать при всех свиданиях.

Корматен в восторге отписал центральному комитету и Пюизе, что все его хитрости удаются, что он убедит шуанов сговориться с Шареттом, только посоветует ему затянуть дело до начала ожидаемой большой экспедиции, наконец, что сманит Канкло. Он принялся объезжать Бретань; виделся с вождями, удивляя их словами о мире и непонятным и неожиданным перемирием. Они не понимали этих тонкостей и только падали духом. Корматен, сам того не подозревая, действительно способствовал примирению края, да и сам начинал склоняться к тому же.

Между тем Шаретту назначили место и день свидания. Оно должно было произойти невдалеке от Нанта, Корматен тоже собирался отправиться туда. С каждым днем всё больше запутываясь в обязательствах, которые он принимал относительно республиканцев, Корматен начинал реже писать центральному комитету; комитет же, видя, какой оборот принимают дела, писал Пюизе: «Приезжайте скорее. Наши колеблются. Республиканцы обольщают вождей. Вам надо приехать хотя бы только с двенадцатью тысячами; привезите денег да побольше священников и эмигрантов. Приезжайте до конца января».

Так, в то время как эмиграция и державы возлагали такие надежды на Вандею и Бретань, открывались переговоры для примирения этих областей. В январе-феврале Республика вступила в Базеле в переговоры с одной из главных держав, а в Нанте – с роялистами, до сих пор боровшимися против нее и не признававшими ее.

Открытие салонов, театров; учреждение школ; декреты по части торговли, промышленности и вероисповеданий – Голод зимой года III – Отмена максимума – Возвращение в Конвент жирондистов – Восстание 12 жерминаля – Смуты в городах

Якобинцы были рассеяны, главные агенты и главы революционного правительства преданы суду, Каррье казнен, несколько других депутатов потребованы к отчету за свои действия в бытность комиссарами; наконец, Бийо-Варен, Колло д’Эрбуа, Барер и Бадье находились под предварительным следствием и скоро должны были предстать перед судом. Но Франция в то же время, когда искала случая отмстить людям, потребовавшим у нее стольких усилий и обрекшим ее на ужасы террора, возвращалась к увеселениям, к прелестям искусства и цивилизации, которых была лишена так давно. Мы уже видели, с каким жаром французы собирались насладиться предстоящей зимой, как женщины снова заинтересовались нарядами, следуя новому и странному вкусу, с каким увлечением посещали концерты в «Фейдо». Теперь все театры были опять открыты. Актеры «Комеди Франсез» вышли из тюрем и снова появились на сцене. Публика стремилась в театры с каким-то неистовством; аплодировала всем эпизодам, которые могли быть приняты за намек на террор; пела «Пробуждение народа» и отвергала «Марсельезу». В ложах появлялись красавицы, жены или подруги термидорианцев; в партере золотая молодежь своими нарядами, вкусом, увеселениями как бы дразнила кровожадных, грубых последователей террора, которые, как говорили, хотели изгнать всякую культуру.