Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Балы посещали с тем же усердием. Между прочими устроили бал, на котором не было ни одного человека, не потерявшего кого-нибудь из родных во время революции. Этот бал стал известен как бал жертв.

Конвент, у которого, несмотря на бури страстей, рождались великие идеи, повелел создать музей, в котором к картинам, уже принадлежавшим Франции, прибавлялись еще доставляемые завоеваниями. Сюда уже привезли картины фламандской школы из Бельгии. Лицей, где Лагарп недавно прославлял в красном колпаке философию и свободу, закрытый во время террора, опять открылся благодаря заботливости всё того же Конвента, который принял на себя часть расходов и роздал несколько сотен билетов. Тот же Лагарп теперь ораторствовал против анархии, террора, упадка языка, словом, против всего, что прежде превозносил. Конвент назначил пенсии почти всем литераторам и всем ученым без различия политических мнений. Только что был издан декрет об основании первичных школ, где должны были преподавать начала устного и письменного языка, правила арифметики, начала землемерных работ и некоторые практические понятия о главнейших явлениях природы; центральных школ для высших классов с преподаванием юношеству математики, физики, химии, естественной истории, гигиены, ремесел и промыслов, рисования и черчения, беллетристики, древних языков, логики и анализа, истории, политической экономии, основных начал законодательства; нормальной школы для обучения под руководством известных ученых и литераторов молодых преподавателей, долженствовавших по выходе из нее разнести по всей Франции знания, почерпнутые из этого источника просвещения; наконец, специальных школ: медицинской, ветеринарной, правоведения.

Кроме этой обширной системы, назначаемой к распространению той самой цивилизации, в изгнании которой Революция так несправедливо обвинялась, Конвент постановил поощрять труд всякого рода. Был отдан приказ основать несколько мануфактур. Швейцарцам, покинувшим отечество вследствие смут, были предоставлены земли для строительства часовой мануфактуры. Кроме того, Конвент заказал своим комитетам проекты каналов, строительство банков, систему денежных ссуд для некоторых провинций, разоренных войной. Он смягчил некоторые законы, могущие вредить земледелию и торговле. Закон о подозрительных, хотя многие требовали его отменить, остался в силе, но был страшен уже только для патриотов, так как подозрительными теперь сделались они. Состав революционного трибунала был изменен, устроен по образцу простых уголовных судов с судьями, присяжными и защитниками. Нельзя было более судить по письменным документам, не выслушав свидетелей. Закон, допускавший произвольное отстранение обвиненного от прений, изданный с целью погубить Дантона, был отменен.

В округах не было больше постоянных администраций, кроме как в городах, имевших свыше 50 тысяч жителей. Наконец, разрешился новым законом важный вопрос о вероисповеданиях. Этот закон напоминал о том, что в силу Декларации прав разрешены все вероисповедания, но заявлял, что государство более не платит жалованья служителям и не дозволяет публичного отправления обрядов. Каждой секте дозволялось строить или нанимать здания и отправлять обряды своего вероисповедания внутри этих зданий. Чтобы чем-нибудь заменить пышные церемонии католической религии и обряды поклонения Разуму, Конвент составил проект праздников на все декадные дни. В программу таких праздников должны были включаться музыка, танцы и нравоучительные увещания, так, чтобы увеселения приносили пользу и на воображение народа оказывалось полезное и приятное воздействие. Одним словом, избавившись от неотложной заботы о самосохранении, революция сбрасывала с себя насильственный настрой, возвращалась к своему настоящему назначению: благоприятствовать искусствам, промышленности, просвещению и цивилизации.

Но пока исчезали жестокие законы, а высшие классы опять принимались за прежние удовольствия, низшие классы страдали от ужасного голода и холодов, почти небывалых в этой полосе. Если зима и позволила армии переходить пешком реки в Голландии, то народ во французских городах и селениях дорого заплатил за это завоевание. Это была самая суровая зима XVIII века; она превзошла суровостью зиму, предшествовавшую открытию Генеральных штатов в 1789 году. Голод произошел в силу разных причин. Главной из них был дурной урожай. Хотя в начале весны всходы обещали необыкновенно богатую жатву, но засуха, а потом туманы уничтожили все надежды. Так как ассигнации постоянно понижались в цене и наконец упали до одной десятой своей номинальной ценности, то максимум становился всё тяжелее, а старания обойти его – всё усерднее. Поселяне везде давали ложные сведения, и в этом им помогали муниципалитеты, как известно, обновленные в своем составе. Теперь в них заседали умеренные люди, которые охотно потакали заговору против революционных законов.

Наконец, так как пружины власти ослабли и правительства больше не боялись, продуктовые реквизиции для армий и больших общин прекратились. Чрезвычайная система продовольствования, долженствовавшая заменить свободную торговлю, расстроилась гораздо раньше, нежели торговля опять вошла в свою нормальную колею. В больших общинах голод должен был быть еще чувствительнее, потому что их всегда труднее прокормить. Парижу грозил голод более жестокий, нежели все бедствия, случавшиеся до сих пор.

К общим причинам присоединялись и частные. По упразднении 9 термидора непокорной Парижской коммуны забота о продовольствовании Парижа была передана комиссии торговли и продовольствия; в этой отрасли случился перерыв. Приказания были даны очень поздно, с опасной поспешностью, средств перевозки не хватало. Все лошади, как мы уже видели, были замучены до смерти, так что было трудно не только собрать достаточное количество хлеба, но и препроводить его в Париж. Медленность движения, грабежи в пути, все случайности, обыкновенно происходящие в голодное время, расстраивали распоряжения комиссии. К голоду прибавился недостаток дров и угля. Распоряжение о новой рубке лесов последовало поздно, и сплавщики, притесняемые местными властями, потеряли всякую охоту к делу.

Итак, жестокие страдания низших сословий представляли резкий контраст с увеселениями, которым предавались высшие. Революционеры, раздраженные против правительства, следовали примеру всех разбитых партий: каждое общественное бедствие они превращали в оружие против глав государства. Они даже способствовали увеличению этих бедствий, противодействуя распоряжениям администрации. «Не посылайте ваших хлебов в Париж, – говорили они крестьянам. – Правительство ныне контрреволюционное, оно возвращает эмигрантов, не хочет давать ходу конституции, позволяет хлебам гнить на складах; оно хочет уморить народ голодом, чтобы принудить его броситься в объятия монархии».