Юлиан Шульмейстер - Расплата

В это трудное время вызвали в юденрат к заместителю председателя Ротфельду. Состоялся деловой разговор.

— Пан Годлевский, предлагаем вам пост заведующего транспортом кладбищенского отдела юденрата. Как юденратовский чиновник будете получать паек на себя и корм для своих лошадей. Найдете заработок помимо службы — не станем препятствовать.

Раньше он никогда не занимался перевозкой покойников, но положение юденратовского чиновника, продуктовый паек и корм для лошадей кое-что значили. Да и выбора не было. И он согласился. Получил еще трех подводчиков с лошадьми.

Первое время сам ездил с подводчиками, присматривался к новой работе. Надо же было определить, сколько покойников можно погрузить на подводу, чтобы зря не гонять лошадей. Начинали объезд с двух еврейских больниц. Санитары выносили покойников, складывали штабелем на подводу. Следующая остановка была на Джерельной, у тюрьмы еврейской полиции. Здесь на трупах зияли всевозможные раны, лица были искажены предсмертными муками.

«Хоть полиция и еврейская, лучше быть от нее подальше», — подумал Годлевский. От тюрьмы ехали на пункт сбора трупов умерших на работах вне гетто.

После этих поездок Годлевский стал еще больше ценить юденратовскую службу: в гетто работа давала право на жизнь, неработающих вывозили в Яновский лагерь.

Наступил март 1942 года. Гетто радовалось окончанию небывало холодной и голодной зимы, слухам о поражении немецких войск под Москвой. Но облегчения не было, смерть не щадила даже заправил: нацисты убили председателя юденрата Парнаса и сменившего его Ротфельда. Новый председатель Ландесберг изо всёх сил старался угождать немецким хозяевам, Годлевский старается угодить Ландесбергу. И угодил.

— Пан Годлевский, через два дня начинается акция, — сообщил Ландесберг, — Но об этом не должны знать даже ваши лошади.

— Какая акция? — не понял Годлевский.

— Из еврейского жилого района должны выселить в другие местности пятнадцать тысяч евреев.

Сквозь ужас пробилась надежда: раз с ним советуются, значит, ему сохраняется жизнь. Всех не могут убить, немцам необходимы работники для заводов и фабрик. Чтобы укрепиться в надежде, спросил:

— Кого будут выселять?

— Непродуктивные элементы, — сказал Ландесберг и объяснил: — Неработающих и не способных к труду. Как вы понимаете, желающих уехать из Львова не будет, придется вывозить. Этим займутся полиция и другие отделы. Задержанных будут транспортировать на ваших подводах. А с подвод могут соскакивать, пытаться бежать, полицейским придется применять силу. Если на улицах возникнут беспорядки, вмешаются шуцполиция и эсэсманы, легко представить, чем это может закончиться. Хотел бы знать ваше мнение, как при транспортировке обеспечить порядок?

Годлевский, подумав, вспомнил перевозку скота, предлагает:

— Можно изготовить и установить на подводах большие деревянные клетки. Полная гарантия от каких бы то ни было происшествий.

Ландесберг согласился. Подумал о том, что Годлевского надо иметь в виду: старателен, не обременен предрассудками.

Клетки были изготовлены и установлены на подводах, первую партию непокорных повез сам Годлевский. Они рвались из клетки, рыдали, причитали, проклинали юденрат и его полицейских. В клетке оказался сосед Бердичевский, орал без конца: «Убийца! Где твоя совесть?!» Годлевский терзался от этого крика, с ужасом думал, что будет, если евреи узнают, кто изобрел клетки для перевозки на смерть. Больше не ездил с клетками, посылал своих подводчиков. Пытались отказываться — пригрозил, что сами попадут в клетку.

Через два месяца Ландесберг снова вызвал Годлевского.

— Пан Годлевский, хочу посоветоваться. Комендант гетто штурмфюрер Силлер предложил подобрать кучера, лошадей и экипаж для обслуживания коменданта Яновского лагеря гауптштурмфюрера СС Вильгауза. Работа почетная и очень ответственная. Вам придется выделить двух лучших лошадей и свой фаэтон, рекомендовать кучера. Итак, ваше мнение?

Вспоминает Годлевский, как сытно и необременительно жилось в довоенной Польше кучерам знатных господ. Теперь, конечно, не мирное время, но если кучер экипажа понравится коменданту лагеря, ему обеспечена безопасность, о большем и мечтать не приходится.

— Пан председатель, могу предложить себя. Лучшего кандидата вам не найти.

— Ия так думаю, — обрадовался Ландесберг. — Честно говоря, ждал от вас именно такого ответа…

На этом эпизод гетто заканчивается. Полковник Макаров вновь возвращается к мартовской акции. Чем доказана роль Годлевского в изобретении клеток и его участие в транспортировке узников? Прежние материалы дополнены полученными из Варшавы показаниями Нели Шемберг. Бывшая подпольщица львовского гетто, секретарь председателя юденрата находилась в приемной, когда Ландесберг вышел с Годлевским из кабинета, и слышала, как тот при прощании сказал: «Благодарю, пан Годлевский! Предложенные вами клетки решили важную часть проблемы». Шемберг печатала сопроводительный документ о направлении кучера Годлевского с фаэтоном и лошадьми «в распоряжение коменданта Яновского лагеря».

…Пара вороных и красивый фаэтон понравились коменданту Вильгаузу. Понравился и кучер: стройный, молодцеватый, аккуратно одетый. По внешности сойдет за поляка. Затея оказалась удачной: экипаж Вильгауза всюду производил впечатление. Импозантно, оригинально, отдает стариной.

Годлевский старался, и ему неплохо жилось. Выездов было немного: на площадь Смолки — в управление СС и полиции, на улицу Пельчинского — в городское гестапо, иногда в другие учреждения. Комендант доверял, Годлевский часами сидел на козлах и ждал. А в лагере убитых и умерших везли на Пески. Туда же вели для расстрелов колонны. Об этом узнал от подводчиков, живущих в конюшне, и от начальника лагерной службы порядка Циммермана — единственного узника, не носившего лагерный номер и винкель, определявший национальность.

Циммерман регулярно появлялся в конюшне, не раз предупреждал, что попытка провезти что-либо в лагерь и недонесение о лагерниках, обращающихся с подобными просьбами, караются смертью. С Годлевским разговаривал иным тоном: все-таки допущен к самому коменданту. Подводчики кляли Циммермана и его «вшивую команду», спасающуюся грязной и кровавой полицейской службой. Многое рассказал Ефим Канторович, приставленный для уборки конюшни. Он оказался львовянином, бывшим работником ветеринарной аптеки, знатоком лошадей, и это их сблизило. Однажды Ефим попросил:

— Будешь в городе — передай записку.

— Кому? — насторожился Годлевский, но виду не показал. Вспомнил рассказ Циммермана о заживо распятом поляке, пытавшемся пронести в лагерь письмо.