Юлиан Шульмейстер - Расплата

— Хоть дошел до Берлина, не зря сложил голову, — прошамкал дед. — А фашисты сожгли его батю живьем, вместе с хатой. От этого семейства почти никого не осталось. Четверо братьев Миколы погибли на фронте, один — в партизанах. Старший Иван бедствует с многодетной семьей.

Распил тогда с дедом поллитровку, попросил сообщить Ивану о геройской смерти Николая — последнего брата и распрощался. В Баранивке застал пепелище, не было в живых ни одного Мисюренко. Обрадовался. С тех пор смело носил новую фамилию. И вдруг… Разглядывает анкету № 2218. Четко выписана его фамилия, имя и отчество, год и место рождения, национальность, происхождение… А вот и заявление:

«Сим объявляю и присягаю, что поданные мной данные соответствуют правде. Заявляю дальше, что я арийского происхождения (а именно, между моими предками не было евреев), что я не был членом коммунистической партии и членом коммунистического союза молодежи (комсомол).

Травники

Мисюра»

Не докажут! Не поможет ни потускневшая, несхожая фотография, ни поставленная пальцем чернильная клякса. Закорючка глупого пацана нисколько не схожа с важной подписью руководителя торга. Нет, на этих бумажках не купите.

Возвращает документы, одобрительно говорит полковнику:

— Подумать только, как работают органы: достали такие интересные документы Хорошо бы показывать эти документы в кино, в телепередаче «Человек и закон», а ко мне они не относятся. Получилась небольшая промашка, вам же нужен Мисюра, а я, извините, Мисюренко. Может, для вас это не имеет значения, а для меня, как говорит наш бухгалтер, это две большие разницы. Придется, гражданин начальник, начинать все сначала, перед кем-то другим раскладывать эти фотографии и документы. Сочувствую, но ничем не могу помочь.

— Значит, подпись под вахманской анкетой не ваша?

— Так это видно даже дворнику.

— Пожалуй, дворник не признает идентичности подписи, — соглашается Макаров. — У него совсем другая работа. Лучше, Николай Иванович, познакомьтесь с заключением эксперта-криминалиста.

«Спорная подпись, — читает Мисюра, — состоит из заглавного знака «М», буквы «и», и трех соединенных между собой левоокружной связью безбуквенных штрихов и малоэлементарного росчерка смешанного направления. При сравнении с образцами подписи Мисюренко Николая Ивановича на трех приказах по пищеторгу установлено совпадение ряда общих и частных графических признаков».

На двух страницах разбираются совпадения вахманской и нынешней подписи: «Те же прямолинейно-дуговая форма и направление движения сверху вниз при выполнении первого элемента буквы «М», та же протяженность движений по вертикали…» Анализируется и сравнивается каждая буква, разделенная на фотографиях красными линиями. В не стоящей плевка букве «с» дано семь сравнительных признаков!.. Признаки, признаки, признаки — и вывод: «Подпись на анкете № 2218 вахмана Мисюры Николая Ивановича исполнена гражданином Мисюрой-Мисюренко Николаем Ивановичем».

Лихо написано. А может, все это липа, догадки? У одного эксперта одно заключение, у другого может быть другое. Читал интересную книжицу о еврее Дрейфусе, дело было еще до Гитлера. Не какой-то эксперт Коновалов, а сам Берталион, главный авторитет в этом деле, признал, что Дрейфус писал и подписывал шпионские документы. Прошли годы, и другие эксперты сказали, что все это липа. Нет-нет, гражданин начальник, книжки не только стояли у меня на полках, кое-что и читал. У вас как в любом магазине: с виду все прочно, красиво, а копнешь — самая обыкновенная муть.

Возвращает Мисюра акт экспертизы, хвалит:

— Здорово написано, хорошо человек потрудился, не зря получает зарплату.

— Так ваша подпись на вахманской анкете?

— Не моя!

— А экспертиза?

— Экспертиза! — Мисюра многозначительно пожимает плечами. — Могли ошибиться. Старался эксперт, искал детальки, так такие детали, возможно, имеются и в вашей подписи, гражданин полковник. Думаю, что всегда можно найти подходящие точки и черточки.

— Итак, подпись отрицаете, экспертизе не верите. И фотография на анкете не ваша?

— Не моя, снят совсем другой человек.

— Отпечаток пальца тоже не ваш?

— Тоже не мой!

— Алексей Петрович! — обращается полковник Макаров к подполковнику Харитоненко. — Распорядитесь, пожалуйста, прокатать пальчики Мисюры-Мисюренко, и пусть пока отдыхает.

Три дня провел Мисюра-Мисюренко в камере-одиночке, передумал о многом. Его пока ни в чем не изобличили, но это не успокаивает. Неужели из-за документов? Не похож он на ту фотографию, на Украине много Мисюр и Мисюренко, ничего не доказывают, фотографии каких-то живых и дохлых фигур… Фигуры! Вновь выплыло забытое слово, ворвалось в ночь пронзительным девичьим криком. Тускло горит лампочка, серые стены, кругом тишина. Откуда послышался крик?.. Из Яновского, из весны сорок третьего… Только обер-вахман Сушко принял взвод — привезли партию каких-то евреев. Приметил Сушко красавицу в белой блузочке и синей юбке, спрашивает:

— Как тебя звать?

.— Роза! — отвечает молодая евреечка.

— Роза! Понюхаем, какая ты роза, — подмигнул Сушко вахманам. — Через три дня женюсь, нужна тренировка. Пойдем, Роза, есть разговор. А ты, Мисюра, стой на страже и никого не пускай в мой дворец.

Завел Розу в вашраум — домик для умывания лагерников, и сразу же оттуда послышалось:

— Не подходите!

Строго и презрительно крикнула, будто не узница, не в Яновском лагере, не с лютой смертью встретилась. Хохочет Сушко, несутся по лагерю вопли боли и ужаса…

Вышел Сушко из вашраума, ухмыляется, довольный. В дверях Роза — лицо изуродовано, в глазах ужас:

— Убейте меня!

— Не понимаешь, дурочка, своего интереса, — успокаивает, как ни в чем не бывало, Сушко.

— Убейте меня!

Вынул Сушко из кобуры пистолет и выстрелил. Не в голову, не в сердце — в живот.

Зашаталась Роза, упала, корчится в страшных судорогах:

— Убейте меня! Бога ради, убейте меня! Убейте…

— Молчи, стерва!

У него, Мисюры, сердце все же не каменное — вскинул карабин, и пошла пуля за пулей в искаженный страданиями рот, во взывающие к милосердию очи… Умолкла еврейка, а ему еще долго слышалось: «Убейте меня!.. Убейте меня!..» Спорил с еврейкой: «Чего, дура, вопишь, зачем дерешь глотку, ты же убита, убита, убита…» В этот день напился до чертиков, а дальше пошло, как заведено…

Распахнулась дверь, раздается команда:

— Мисюра-Мисюренко, на допрос!

В кабинете все тот же начальник, за приставным столом тот же помощник изготовился вести протокол.

— Не надоело ли быть Мисюренко? — спрашивает полковник Макаров.

— А вам, гражданин начальник, не надоело считать меня Мисюрой?

— Не надоело! Человек вы понятливый, как-никак ответственный торговый работник, значит, можете правильно оценить ситуацию. Начнем, Николай Иванович, с заключения дактилоскопической экспертизы.