Юлиан Шульмейстер - Расплата

— Так я за вами зайду, — повеселела Мария.

— Нет-нет, еще надо будет отнести в часть вот это! — похлопал обер-лейтенант Вернер по висящему через плечо планшету.

На следующий день на Валыптрассе Мария встретила Вернера, когда тот возвращался с дежурства. Распаленный возможностью легкой победы, обер-лейтенант не пошел в штаб части, отправился со своим планшетом в гости. Там уже ждала Стася, а он, Харитоненко, находился в каморке за кухней. Мария и Стася по очереди танцевали с Вернером, часто угощая его вином, но тот не пьянел; пришлось подсыпать снотворное. Принесли в каморку офицерский планшет, в нем оказалась схема противовоздушной обороны львовского гарнизона. Сфотографированный документ ушел по назначению. Проспался Вернер, схватился за планшет — все на месте. А 2 мая 1944 года советская авиация с большой точностью бомбила аэродром Скнилов, зенитные батареи и другие объекты.

Полем нового боя стало само казино. Готовились тщательно. По данным Марии, в тот день должен был состояться банкет в честь высокопоставленного берлинского гостя. Бомбу с часовым механизмом установил в казино экспедитор Коцко — беглец из Цитадели, проживавший по фиктивным документам. Как Коцко вошел в группу? Сначала через Центр была получена исчерпывающая информация, затем состоялась встреча. Не сразу воспрянул духом Коцко: муки плена, рожденные ими страх и желание выжить завладели всем его существом. Вскоре после знакомства он, Харитоненко, предъявил Коцко фотографии его жены Анастасии Петровны, дочери Нины и сына Степана — лейтенанта с орденом Красной Звезды. Рассказал, как жена трудится на военном заводе, как дочь работает медсестрой в госпитале, как сын сражается в приближающихся ко Львову войсках. Коцко горестно воскликнул: «А я!» — «Побег из плена — не подвиг. Но открывает дорогу к подвигу». Коцко стал отважным подпольщиком, казино было не первым его боевым делом. После установки в казино бомбы с часовым механизмом Коцко был переведен в отряд. За сутки до взрыва «заболела» Мария. Операция «Казино» отправила на кладбище сорок шесть офицеров вермахта, больше сотни уложила на госпитальные койки. Не было бы этих успехов без Марии и Стаси.

А знают ли ценители старины, любующиеся львовскими улицами, что спасение города — тоже подвиг скромной машинистки? Начался этот подвиг с будничной, но смертельно опасной работы. Уже после разгрома фашистской группировки под Бродами, когда вплотную приблизилось освобождение Львова, из Центра пришло сообщение: «Немецкое командование приступает к минированию города, его исторических и культурных памятников. Следите за Бизанцом. Необходимо выяснить план операции». Выяснить план операции! Не было для этого ни сил, ни возможности, помогли случай и Стасина отвага.

В июльский день, когда сражение вплотную приближалось к городу, полковник Бизанц, торопливо выйдя из кабинета губернатора Вехтера, приказал Стасе:

— Немедленно отпечатайте в трех экземплярах!

В приемной нервозная обстановка, шныряют офицеры и служащие, с нетерпением ожидают распоряжения об отъезде из опасного города. А Стася сосредоточенно выполняет распоряжение полковника Бизанца, но печатает приказ не в трех, а в четырех экземплярах. Была всех спокойнее, хоть и ближе всех к смерти. К своей смерти. С таким же хладнокровием спрятала свой экземпляр и копирку. После окончания рабочего дня, как всегда, встретились в Стрыйском парке. Тут же, в укромной аллее, он, Харитоненко, прочел приказ губернатора Вехтера. Предлагалось срочно «навести порядок» в зданиях губернаторства, штабов, штадтгауптмана, оперного театра, окружного суда, больницы на Фюрстен-штрассе… Длинный перечень красноречиво свидетельствовал, о чем идет речь.

Уже не существовало конспиративной квартиры Симоненко, не удалось застать и свой отряд в Билгорайских лесах. Когда вернулся во Львов, сражение уже разгоралось на окраинах города. Решали не часы, а минуты. Бежал, падал, снова бежал. Переулками, проходными дворами… В конце Зеленой, среди грохота выстрелов, услышал бесконечно дорогое волжское оканье:

— Очумел! Жизнь надоела?

По охваченным боями улицам сопровождал саперов. И город, обреченный фашизмом на гибель, живет. С этого самого счастливого дня своей жизни прихрамывает. Незаметно пришлось распроститься с оперативной работой. Не жалеет: увлекла профессия следователя.

— Прикидько, как же вам верить! Изобличают очевидцы — вы по крохам выдаете признания и каждый раз утверждаете, что это вся правда, — с иронией констатирует Харитоненко.

— Известное дело, малограмотный, темный, — твердит Прикидько. — Сначала немцы попутали, теперь вы можете.

— В чем мы вас путаем?

— Известное дело! — огрызается Прикидько. — Сделает человек на копейку, а клепают на целый рубль.

— Это вы сделали на копейку?

— А как же! Чтобы не сдохнуть в лагере, согласился стать вахманом, — тянет одно и то же. — Никому ничего плохого не делал, никого не обижал. Немцы расстреливали, а Прикидько за них отвечай.

— Это старая песня! Что ж, давайте еще раз разберемся в вашей копейке. В мае 1943 года вместе с другими вахманами водили на расстрел узников?

— Водил, только я им ничего плохого не делал.

— Гнали к могилам?

— Другие вахманы гнали, я стоял в оцеплении.

— Все три дня простояли в оцеплении?

— Два дня. Один день стоял на вышке.

— Мисюра, Лясгутин и Панкратов на очных ставках с вами показали, что все три дня вы участвовали в расстрелах, вместе с ними гнали к могилам, сбрасывали туда раненых.

— Они за себя отвечают, я за себя. Они гнали, я — нет.

— В первый день застрелили узника?

— Когда зашли в долину, один лег на песок и отказался идти. Немец приказал в него выстрелить. Деваться было некуда — выстрелил.

— Во второй день застрелили узника?

— Он пытался бежать. Если бы не выстрелил, немцы меня бы убили.

— Почему именно вы должны были в него стрелять?

— Мимо меня бежал — я бы отвечал за побег.

— Сколько колонн отконвоировали к могилам в первый день?

— Четыре колонны.

— Во второй?

— Тоже четыре колонны.

— А в третий?

— В третий день не водил, стоял на вышке.

— Отводили матерей к брошенным детям, заставляли идти с ними к могилам?

— Немцы приказывали. Да и детей было жалко. Тех, которые без матерей, живыми кидали в могилу, а с матерями — расстреливали.

— Следствием установлено, что женщин с детьми расстреливали в третий день майской акции, а вы утверждаете, что тогда находились на вышке.

— Я за ваше следствие не отвечаю. Точно знаю, что в третий день находился на вышке. Женщин с детьми и во второй день расстреливали.