Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

В 1976 г., когда они учились в школе второй ступени, Руигьема бросил учебу, чтобы вступить в ряды угандийских мятежников, возглавляемых Йовери Мусевени, которые сражались против Иди Амина, нападая с баз, расположенных в Танзании. Кагаме не виделся с Руигьемой до 1979 г., когда Амин бежал в изгнание, и тогда Кагаме присоединился к своему другу во фракции Мусевени в новой угандийской армии. В 1981 г. бывший диктатор Милтон Оботе снова захватил власть в Уганде, и Мусевени вернулся в буш, чтобы продолжить борьбу. Его тогдашняя армия состояла из 27 человек, включая Руигьему и Кагаме.

Когда новые молодые руандийские эмигранты в Уганде стали вливаться в ряды мятежников, Оботе развязал заразительную ксенофобскую кампанию против руандийского населения Уганды. За массовыми увольнениями и зажигательными речами в октябре 1982 г. последовала кампания убийств, изнасилований и грабежей, и почти 50 тысяч руандийцев были насильственно изгнаны и отправлены обратно в Руанду. Хабьяримана загнал их в лагеря, где многие умирали, а в 1984 г. их снова вытеснили в Уганду. Два года спустя, когда Мусевени взял власть, по меньшей мере 20% личного состава его армии имели руандийское происхождение. Руигьема был близок к верхушке командования армии, и Кагаме стал начальником военной разведки.

И на этом фоне Хабьяримана в 1986 г. объявил, что никакой дальнейшей дискуссии о праве руандийских беженцев на возвращение не будет. На следующий год был сформирован РПФ — как подпольное движение, преданное идее вооруженной борьбы против режима Хабьяриманы. Тито Рутеремара возглавил его политическое крыло, а Руигьема стал зачинателем братства руандийских офицеров в угандийской армии — братства, превратившегося в ядро военной силы РПФ.

— Мы ощущали начало всего этого, сражаясь в Уганде, — говорил Кагаме. — Борьба в Уганде должна была служить нашей цели, и она соответствовала нашим представлениям: мы боролись с несправедливостью. И, пожалуй, это был в то время самый безопасный способ жизни в Уганде для руандийца. Но в глубине души и мыслей мы знали, что наше место — в Руанде, и если наши противники не захотят решить проблемы политическим путем, альтернативой будет вооруженная борьба.

Как-то раз я спросил Кагаме, задумывался ли он тогда о том, что может стать в будущем вице-президентом Руанды и командующим ее национальной армией.

— Мне это и в голову не приходило, — ответил он. — Я даже к этому не стремился. Меня волновали только борьба и сражения с целью восстановить свои права как руандийца. Что именно приблизит меня к этому — это был другой вопрос.

Когда предшествующие поколения африканцев говорили об «освобождении», они имели в виду свободу от европейских империй. Для мужчин и женщин, которые сформировали РПФ, и для по крайней мере полудесятка других повстанческих движений на континенте в 1980‑х и 1990‑х «освободиться» означало избавиться от марионеточных диктатур неоколониализма «холодной войны». Взрослея в якобы свободной и независимой Африке, они видели в своих алчных руководителях людей незрелых, недостойных и не способных служить судьбе своих народов, источник позора, а не гордости. КОРРУПЦИЯ, КОТОРАЯ БЫЛА СУЩИМ БЕДСТВИЕМ ДЛЯ ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ ЧАСТИ АФРИКИ, БЫЛА НЕ ПРОСТО ВЗЯТОЧНИЧЕСТВОМ — НА КОНУ СТОЯЛА ДУША.И для этого взрослеющего поколения весь ужас был в том, что постколониальные мучения африканцев были детищем самих африканцев, даже когда Запад или Советский Союз прикладывали к этому свою тяжелую руку. Мусевени, который служил для РПФ примером как в восстании, так и в последующем восстановлении Уганды из кровавых развалин, как-то раз сказал мне, что вину за неспособность Африки достичь респектабельной независимости уже нельзя возлагать на иностранцев: «В этом больше повинны местные, которые были слабы и плохо организованы».

Поскольку на Мусевени в конце 1980‑х оказывали сильное давление, стремясь выгнать руандийцев из армии и правительства и лишить руандийских скотоводов большей части земли, его часто обвиняли в том, что он сам организовал РПФ. Но массовое дезертирство руандийских офицеров и солдат из его армии во время вторжения в Руанду в октябре 1990 г. явилось полной — и постыдной — неожиданностью для угандийского лидера.

— Наверное, в какой-то момент Мусевени даже называл нас предателями, — рассказывал мне Кагаме. — Он думал: «Вот друзья, которые меня предали, не позволив мне в этом участвовать». Но нам не нужно было, чтобы на нас кто-то влиял, а угандийцы, в сущности, относились к нам очень подозрительно. Они даже не ценили наш вклад, те жертвы, которые мы приносили. Мы были всего лишь руандийцами — и, право, это пошло нам только на пользу. Это дало нам толчок, а заодно помогло некоторым слабым людям в Уганде почувствовать, что они решили проблему, когда мы ушли.

Даже более поразительной, чем тайный союз руандийцев внутри угандийской армии, была интенсивная международная кампания РПФ по привлечению поддержки в руандийской диаспоре. «Это было забавно, — рассказывал мне один угандиец в Кампале. — В конце 80‑х многие из этих руандийцев вдруг очень озаботились своим национальным наследием, организовывали семейные сборища. Они собирались все вместе и составляли фамильное древо, перечисляя остальных руандийцев, которых знали: имена, возраст, профессии, адреса и так далее. Позднее до меня дошло, что они составляли базы данных всего своего сообщества и далеко за пределами Уганды — во всей Африке, Европе, Северной Америке. У них всегда были здесь сборщики пожертвований для помолвок, свадеб, крещений. Вообще-то это нормально, но на людей давили, требуя давать больше, и невозможно было понять, куда идет столько денег. На одной свадьбе двух «больших шишек» было собрано 50 тысяч долларов. Так что возникали вопросы — какие, наверное, великолепные вечеринки они должны были закатывать с такими деньжищами; а вот и нет — все было более чем скромно. Ну что ж, в то время мы этого не понимали».

С самого начала в руководство РПФ входили как хуту, так и тутси, включая перебежчиков из внутреннего круга Хабьяриманы, но его военное ядро всегда состояло преимущественно из тутси.

— Еще бы! — восклицал Тито Рутеремара. — Тутси были беженцами. Но борьба велась против тогдашней политики в Руанде, а не против хуту. Мы четко давади это понять. Мы говорили людям правду — о диктаторе, о нашей политике освобождения и единства с возможностью для дебатов, — и мы становились сильнее. Нам добровольно помогали все. Даже старухи выходили на плантации, чтобы заработать немного денег. Даже если человек был больным, способным лишь прочесть коротенькую молитву, — это уже было хорошо.