Филипп Гуревич - Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды

Я сказала ему: «Смотри, я восстала из мертвых», — а он ответил: «Это был настоящий человеческий ад» — и попросил у меня прощения. Он сказал: «Это была вина властей, которые толкали нас на эти поступки, стремясь к собственным целям». Он сказал, что сожалеет об этом, и попросил у меня прощения».

Эта женщина назвалась Лоренсией Ньирабезой. Она родилась в 1930 г. в деревне Таба, в нескольких минутах ходьбы от того места, где мы с ней встретились: на пустынном рынке в тени холма над небольшим торговым центром — два коротких ряда прилавков из древнего бетона и самана по обе стороны от песчаной красноземной дороги. Дважды в неделю, по базарным дням, в этом центре было не протолкнуться; в остальное время в нем витал дух призрачного города. Ржавеющий остов сожженного автобуса лежал на обочине дороги, и густые кусты пробивались сквозь впечатляющие руины большого дома, который принадлежал убитым в 1994 г. тутси.

Тогда было убито большинство тутси Табы. ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ, КАК НЬИРАБЕЗА, БЫЛИ ОЧЕНЬ ОДИНОКИ, И ПОЧТИ ВСЕ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ ДОМОВ.Не имея средств, чтобы отстроиться заново, и боясь оставаться среди соседей, чье поведение во время убийств помнилось им слишком хорошо, многие выжившие перебрались в этот центр, самовольно заселившись в лавки, которые остались пустовать после гибели владельцев-тутси или бегства владельцев-хуту в Заир. Теперь они боялись, что их выселят. За предшествующие две недели более 2 тысяч местных вернулись в Табу из заирских лагерей, и среди них был тот человек, Гирумухатсе, который, по словам Лоренсии Ньирабезы, убил всю ее семью и бросил умирать ее саму.

Ньирабеза была небольшого росточка женщиной с глубоко посаженными глазами и целеустремленным подбородком. Волосы она убирала в корону высотой почти в шесть дюймов [21] Около 15 см. , зачесывая их кверху со лба. Эффект был одновременно величественный и комический, что вполне согласовывалось с ее манерой держаться. Более десятка выживших отозвались на мое приглашение встретиться на рынке, но большинство ничего не говорили. Голоса тех, кто все же решался заговорить, редко были громче чуть слышного ропота, и стоило приблизиться незнакомому человеку, как они умолкали. Ньирабеза была иной. Она не шептала и не съеживалась. Похоже, считала, что ей нечего терять. Пока она рассказывала мне о Гирумухатсе, ее губы не раз растягивались в улыбке, и не раз другие выжившие реагировали на ее речь опасливыми смешками. Ньирабеза описала себя как «простую крестьянку»; учеба для нее закончилась после третьего класса. Но у нее был свой способ обращаться со словом — энергичный, иронический, язвительный от возмущения нанесенными ей обидами. И все же, по ее словам, она была потрясена до потери дара речи, когда Гирумухатсе, ее бывший сосед, с которым она когда-то делила пищу и питье, стал утверждать, будто его поступки — не его вина. Гирумухатсе убил десять членов ее семьи, сказала она мне, в основном это были ее дети и внуки.

— Этот человек должен нести ответственность за свои поступки, — говорила Ньирабеза, — но теперь живет вместе со всей своей семьей и получает обратно всю свою собственность, в то время как я остаюсь одна — ни ребенка, ни мужа.

А потом она сказала — и это был один из тех моментов, когда ее слова вызвали легкую рябь смешков:

— Может, он еще и свои истребительные акты продолжит!

На просьбу Гирумухатсе простить его она с презрением фыркнула.

— Если он сможет вернуть мне детей, которых убил, и заново отстроить мой дом, — сказала она, — тогда, может быть… — И выжившие снова засмеялись.

Затем один мужчина устало промолвил: «Мы будем жить вместе, как всегда», — и Ньирабеза пошла прочь. Минуту спустя одна женщина зарыдала, пряча лицо в платье. Другая женщина, очень старая, опиравшаяся на длинный тонкий посох, вытянула руки и замахала ими, точно крыльями. «Мы точь-в-точь как птицы, — сказала она с рассеянной улыбкой. — Летаем везде, бежим отовсюду».

Спустившись с горы, я обнаружил Ньирабезу, которая, ссутулившись, сидела на камне. Она глядела в долину. Она не подняла взгляд, когда я попрощался. Молодой гражданский служащий, сам из выживших, который помогал мне как переводчик, сказал, что люди не любят ходить в этот торговый центр.

— Это грустно, — сказал он, — а живущие здесь выжившие просят то одно, то другое.

Что правда, то правда: запросы у выживших и впрямь были непомерные. В какой-то момент Ньирабеза обронила: «Я жду только справедливости».

Я был удивлен, когда Лоренсия Ньирабеза сказала, что Гирумухатсе не отрицал нападения на нее. ЗА ВРЕМЯ, ПРОВЕДЕННОЕ В РУАНДЕ, Я НИ РАЗУ НЕ СТАЛКИВАЛСЯ НИ С ОДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ПРИЗНАЛСЯ БЫ, ЧТО ПРИНИМАЛ УЧАСТИЕ В ГЕНОЦИДЕ.Я хотел услышать, что скажет сам Гирумухатсе, и через два дня вернулся в Табу вместе с франкоговорящим руандийцем по имени Боско, безработным флористом, который согласился поехать со мной в качестве переводчика. Вначале мы остановились проведать Ньирабезу, поскольку в первую нашу встречу она предположила, что Гирумухатсе, возможно, по-прежнему хочет убить ее. Но она не боялась угроз; она послала вместе с нами молодую женщину, чтобы та показала дом Гирумухатсе — глинобитное строение, которое стояло на краю крутого холма, засаженного бананами, примерно в сотне ярдов от заброшенного торгового центра, где жила Ньирабеза.

На пороге сидел мужчина. Он только что вернулся из Заира вместе с семьей и, по его словам, жил в этом доме в 1994 г., когда, как он выразился, «здесь было много убийств». По возвращении он обнаружил, что в доме поселилась семья тутси. Он знал, что правительство дает возвращенцам 15 суток на выселение скваттеров, но этим выжившим некуда было податься, так что две семьи стали жить вместе. Этот молодой мужчина представился как Эманюэль Хабьяримана. Я спросил, есть ли здесь другие люди, которые вернулись из Заира. Он ответил: «Среди живущих в этих домах — ни одного».

Когда мы с Боско шли обратно к дороге, нас окружила стайка детей, и мы спросили, знают ли они Гирумухатсе. Они рассмеялись и сказали, что он живет в доме, в котором мы только что побывали, и, вероятно, был внутри. «Нет, — возразила одна девочка. — Вон он, там, внизу». Она указала в долину, на фигуру человека, который поднимался по тропе нам навстречу. Боско торопливо вытащил из кармана несколько банкнот и раздал детям, чтобы те купили себе лимонада.

С минуту нам казалось, что мужчина попытается уйти прочь. Он свернул с тропы в поле, но Боско окликнул его и помахал рукой, и тот вернулся на тропинку. Двигался он широкими шагами враскачку. На нем было нечто вроде незастегнутого замаранного парусинового лабораторного халата поверх тонкой голубой рубахи и обтерханные коричневые брюки; на ногах — самодельные сандалии, выкроенные из старых покрышек. Глаза у него были узкие и сильно налитые кровью, губы крепко сжаты. Он стоял перед нами в расслабленной позе, но производил впечатление человека, загнанного в угол. Его грудь вздымалась, и хотя день выдался прохладный, на висках бисеринами выступал пот, стекал по лбу.