Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

В Европе отношения между Англией и Россией в 1760-е гг. рассматривали как близкие к союзным. Англия, хотя и без всякого энтузиазма, поддержала действия России в Польше. Во время войны с Турцией в русском флоте служили несколько десятков английских офицеров. Тем не менее, вопреки заявлениям государственных деятелей обеих стран, несмотря на длительные переговоры, не прекращавшиеся на протяжении целого десятилетия после 1763 г., союзный договор 1742 г. не был возобновлен. Почему формальный союз между Англией и Россией не был достигнут? Как в этой связи оценивать позиции обеих сторон и позиции конкретных политиков? Почему английские министры не уступили требованиям российского двора, а предпочли дипломатическую изоляцию? Было ли это серьезной ошибкой, последствия которой очевидным образом сказались во время Американской войны, или разумным и неизбежным в ситуации 1760-х гг. решением?

Экспансия Российской империи как в Польше, так и в Причерноморье потенциально вела к углублению противоречий между Россией и Великобританией. Исследователь англо-русских отношений Андерсон отмечал по этому поводу: «Каждый шаг России в Польше или к Черному морю приближал день, когда Великобритании предстояло спросить с себя за политику в Восточной Европе. В 1760–1770-е гг. этот день еще откладывали. В 1780-е гг. откладывать его дальше было уже нельзя» <33>. В первой половине 60-х гг. Англия поддержала декларацию России и Пруссии об уравнивании прав диссидентов с католиками в Польше. Позицию фактической поддержки политики России в Польше Великобритания заняла крайне неохотно. В русской дипломатической переписке встречается много указаний на «удивительную холодность Англии» к польским делам, что «нам большим ущербом не будет» (декабрь 1763 г.) <34>. Г. Гросс говорил Сэндвичу, что «чинимым своим недействием (в Польше – А. С. ) Англия напоследок всю свою знатность и инфлюенцию потерять может». Он делал вывод, что английское правительство «твердо намерено не вмешиваться в делах польских, хотя бы Франция в ней и сильно содействовать стала» <35>. Итак, британскую политику в Польше до ее первого раздела можно охарактеризовать как политику невмешательства, вполне устраивавшую Петербург.

Формальным препятствием для договора стало несогласие по двум важным вопросам: об обязательствах Англии в преддверии приближавшейся войны России с Турцией; и о денежных субсидиях антифранцузским политическим группировкам, прежде всего в Швеции, на чем постоянно настаивала Россия. Обе стороны не устраивало положение договора 1742 г., позволявшее Англии не вмешиваться в русско-турецкие войны, а России – в войны на американском континенте, хотя и по разным причинам. Россия желала, чтобы обязательства Англии распространялись и на случай войны с Турцией, так как последняя, фактически европейская держава, являющаяся для Российской империи таким же «естественным противником», как Франция для Англии. Русская дипломатия утверждала, что эквивалентным исключением, сопоставимым с отказом России участвовать в американских войнах, было бы неучастие Англии в войнах с азиатскими странами, но не Турцией. Разъясняя свое несогласие, британские политики прямо ссылались на торговые интересы Великобритании в Турции. Англичане считали, что недостаток договора 1742 г. в том, что он позволял России не помогать Англии в ее европейских войнах, если они начались в Америке. Другим камнем преткновения в англо-русских отношениях был вопрос о субсидиях. В 1763 г. он остро стоял в отношении Польши, позднее – в отношении Швеции. Английские министры ссылались на возможные протесты в парламенте и противодействие общественного мнения Г. Гросс писал, что «таким поступком нынешние министры всенародный крик на себя возбудили бы, в прочем здесь готовы руки подать» <36>.

Со своей стороны правители Российской империи не желали идти на какие– либо уступки Англии. И Панин, и сама Екатерина II считали, что только твердость в отстаивании своей позиции заставит Великобританию уступить. На реляции Гросса по поводу «некоторого беспокойства», возникшего в Лондоне после заключения русско-прусского договора, Панин написал, имея в виду англичан: «По сию пору никакой утешительной системы не имеют, а покориться еще не хотят, но когда вернее уведомятся о новой негоциации между Бурбонских домов, то, конечно, с нами не будут столко торговаться» <37>. Через месяц Гросс прислал новое известие о своей беседе с государственным секретарем Сэндвичем, который заявил о готовности принять «пристойные» обязательства, «токмо де оные пред здешней нацией как взаимно-полезные оправдать возможно было б, а присоединение прусского короля к соглашению здесь прекословлено не будет» <38>. На этом донесении Панин пометил для Екатерины: «Медленность с нашей стороны в сей негоциации не произвела ничего дурного, а вперед можно надеяться много лутчаго и может быть тут то же будет, что Ваше Величество видеть изволили с королем прусским, когда он сам того домогался, в чем состоял главный предмет нашей политики» <39>.

Важное значение для понимания сущности разногласий между Англией и Россией в переговорах о союзе имеет донесение Гросса от 28 марта/8 апреля 1765 г. об очередном обсуждении спорных вопросов с Сэндвичем и пометы Панина на нем для Екатерины. При обсуждении варианта, при котором в случае войны России с Турцией Англия обязывалась выплатить ей 500 тысяч рублей, государственный секретарь утверждал, что через парламент это будет известно во Франции и нанесет ущерб левантской торговле Англии. Это утверждение Панин прокомментировал следующим образом: «Купеческая отговорка, нужды нет никакой открывать, покамест казус не настоит, а когда настоять будут, тогда за 500 тысяч рублей нация не взбунтует против правительства. Все сие состоит только в том, что как лавошникам торговаться покамест время есть, и сколько возможно выторговать» <40>. Там, где речь шла о том, что англичане не желали прямо вмешиваться в шведские дела, в том числе путем предоставления субсидий, Панин записал: «Ещо лавошная торговля. Когда по полским делам нам была в них вправду нужда, тогда оне от них отговорились, и чтоб их от себя отклонить, представляли свою готовность к шведским делам, а теперь говорят навыворот» <41>. В том месте, где Гросс приводил слова Сэндвича, что «нации и парламенту генерально дико бы показалось, если бы против прежнего в нынешнем России больше авантажа бы дозволили», Панин резонно заметил: «Не меньше б и российской империи показалось бы, если бы при таком об общей славе и пользе попечительном царствовании российский двор не с лучшими и справедливейшими для него выгодами свои союзы заключал» <42>. В связи с вышесказанным Панин писал: «Заключительно сказать, англичане, считая военный случай еще отдаленным, и потому настоящее время хотят оное в свою пользу выиграть. Успех в нашу сторону должен зависеть от нашей собственной твердости и терпения, средством чего доказать можно ближайшей англичанам нужды в нашем союзе» <43>.