Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Вопрос о корсиканских событиях был вновь поднят в начале 1770 г., когда оппозиция во главе с Чэтэмом внесла билль о дополнительном наборе моряков во флот. «При подкреплении предложения сего лорд Чатам особливо изъяснялся о робком, покорном, снисходительном и пассивном поведении министерства во время начатого и доконченного несправедливого французского на Корсику нападения: посему де Французской и Гишпанской дворы не только вздумать, но и увериться могут, что могут они посметь нарушить общую тишину, не опасаясь сильного со здешней стороны супротивления», – сообщал Мусин-Пушкин в донесении Екатерине II <56>. Хотя «мнение сие подкрепляемо было не только лордом Шелборном, но и всей оппозицией», правительство отвечало, что достоверных сведений о «недоброжелательных бурбонских дворов противу Англии намерений» не имелось, поэтому «приумножение матросов было бы не только безвременно, но могло бы оное подать народу повод к опасению скорой войны, а Франции предлог к жалобам за такой намеряемой со здешней стороны разрыв» <57>. Как видим, во время корсиканского кризиса отчетливо выявились две политические линии в отношении к Франции: примирительная, приверженцы которой не хотели доводить проблему до состояния военного столкновения, и выступали за сохранение мира, и воинственная, которую наиболее последовательно выражал Чэтэм, допускавший вступление в войну с целью изгнания французов с Корсики. Хотя билль об увеличении числа моряков был отвергнут парламентским большинством, несомненно, что поражение в корсиканском кризисе стало одной из важных причин отставки правительства Графтона.

Другой острый внешнеполитический вопрос, привлекший широкое общественное внимание, касался отношений с Испанией. Кризис по поводу Фолклендских (Мальвинских) островов 1770– 1771 гг. был первым внешнеполитическим кризисом, с которым столкнулось правительство лорда Норта. Эти острова, считавшиеся владением Испании, не были заселены. В 1764 г. на одном из них возникло британское поселение Порт-Эгмонт. Здесь же находился британский 16-пушечный шлюп «Быстрый». В феврале 1770 г. два испанских корабля вынудили его покинуть бухту, а в начале июня губернатор Буэнос-Айреса дон Фр. Букарелли прислал солдат, которые заставили английских переселенцев капитулировать. Первые известия о произошедших событиях «Быстрый» доставил в Англию в июне, что сначала не вызвало большого волнения, однако уже в конце осени разразилась политическая буря. Вопреки мнению некоторых скептиков, утверждавших, что Фолкленды для Англии бесполезны (например, С. Джонсон в памфлете «Thoughts on the Late Transactions Respecting Falkland’s Islands»), большинство политиков и публицистов заявили, что национальные интересы и престиж подорваны. Особенно резко выступил, как обычно, Чэтэм: «Я призываю нацию ускорить события и вступить в войну. Мы за мир, но за мир не сфабрикованный, а достойный и безопасный» <58>. Правительство Норта оказалось в сложном положении. Норт не был готов идти на военный конфликт, хотя казалось, что возможности мирного урегулирования отсутствовали.

Однако, довольно неожиданно, Англию поддержала Франция. Людовик XV не был тогда готов воевать за колониальные интересы своего союзника – Испании. Благодаря этому удалось достигнуть соглашения: Мадрид дезавуировал действия своих колониальных чиновников, а Норт секретным образом обязался освободить острова от английских колонистов, как только представится возможность <59>. Как заметил известный мемуарист той эпохи У. Рэкселл, «для того, чтобы избежать разрыва с Испанией, Норт, предпочитавший миролюбивые действия, даже готов был прибегнуть к уловкам, обычно не практиковавшимся» <60>. Конвенция о мирном урегулировании конфликта стала предметом для острого обсуждения в парламенте в январе 1771 г. Оппозиция попыталась воспользоваться шансом для смещения Норта. Главным аргументом ее ораторов было сравнение данной конвенции с конвенцией в Пардо 1739 г. В антиправительственном памфлете говорилось, что «испанским губернаторам позволено считать себя вправе использовать силу, чтобы вытеснять нас из любого пункта, принадлежность которого оспаривается. Испанские губернаторы вправе использовать силу – подданные короля Великобритании не имеют другого права, как только подать жалобу» <61>. Тем не менее, тогда правительству удалось устоять, убедив депутатов-тори и «независимых» депутатов в том, что этот документ в полной мере защищал честь страны.

Некоторые современники полагали, что в конце 60-х – начале 70-х гг. ХVIII века центр дипломатической борьбы сместился на восток Европы. Три самые актуальные международные проблемы, находившиеся под пристальным «вниманием во время политических дискуссий в самой Англии, имели отношение, прежде всего, именно к ней. Речь идет о польской проблеме, особенно обострившейся в связи с первым разделом Польши в 1772 г.; о международных последствиях государственного переворота, совершенного в том же году в Швеции королем Густавом III; и о русско-турецкой войне 1768-74 гг. и ее результатах. Все три отмеченные проблемы вели к усилению разногласий между Англией и ее тогда наиболее вероятным союзником Россией, и в конечном итоге способствовали закреплению ее международной изоляции.

Как отмечалось выше, в первой половине 1760-х гг. английские дипломаты в Варшаве в основном поддержали позицию России, хотя и воздерживались от принятия конкретных, в частности, финансовых обязательств. Оттенки английской политики в Польше изменились с начала 70-х гг. в связи с усилением агрессивности России. Английский министр Саффолк в письме в Петербург посланнику Ганнингу отмечал: «Да будет мне позволено поставить на вид существенный вред, причиненный нашей стране немедленными последствиями разделения Польши, которое, как ни несправедливо оно, должно быть названо делом Русской Императрицы, ибо без ее позволения и содействия оно никогда бы не состоялось» <62>. Однако такие оценки прозвучали в дипломатической переписке, а официально Лондон предпочел отмолчаться, хотя польский король и обращался к Георгу III за поддержкой. Более того, парламент в ноябре 1772 г. одобрил курс правительства на невмешательство в русско-турецкую войну и польские дела. Первый раздел Польши вызвал дискуссию в английском обществе, но в целом не поколебал прорусской направленности политики правительства лорда Норта. Английский историк Хорн склонен осудить эту внешнеполитическую линию: «Ни британский народ, ни британское правительство не позаботились о Польше. Они оставили поляков так же, как в 1930-х гг. Невиль Чемберлен оставил другой народ Восточной Европы – чехов». Хорн обратил внимание, что даже Чэтэм, постоянно заявлявший о своей приверженности делу свободы, не считал, что принципы свободы проигрывают от упадка Польши. Чэтэм заявил Шелборну, что он «почти Русс». Для Чэтэма и большинства других политиков противиться интересам Екатерины в Польше означало солидаризироваться с Францией, и «этого было для англичан достаточно, чтобы не помышлять о помощи полякам» <63>. Уроки Семилетней войны и крайнее обострение отношений с собственными колониями в Северной Америке заставляли английских государственных деятелей ожидать главной опасности именно со стороны Франции. Лишь немногие британские политики подчеркивали возможные опасные последствия российской агрессии. Так, Берк писал, что раздел Польши некоторыми великими державами – это всего лишь завтрак. «Где же они будут обедать?» – вопрошал он <64>.