Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Абхазское княжество также входило в состав Редут-Кальского округа. В административном отношении княжество поручалось «ближайшему управлению» владетельного абхазского князя М. Г. Шервашидзе. Князь должен был действовать под неотлучной опекой «няньки» – штаб-офицера, которому планировалась в помощь специальная инструкция. Абхазия непосредственно примыкала к территориям непокорных адыгов Северо-Западного Кавказа, поэтому отдельные параграфы гановского проекта оговаривали ответственность князя М. Г. Шервашидзе за «недопущение сношений с неприятельскими народами и точное исполнение всех законных требований местного начальства» [344].

Сванетия в статусе Сванетского княжества входила в состав все того же Редут-Кальского окружного начальства Грузино-Имеретинской губернии. Управление княжеством вверялось двум князьям Дадешкелиани, при каждом из которых должен был постоянно находиться российский штаб-офицер. «Правители Сванетии под строгой ответственностью обязываются соблюдать спокойствие во всех владениях, отвращать всякие волнения и мятежи, сохранять границы от непокорных горцев, не пропускать их в российские пределы для хищничества и грабежа, составлять вспомогательные ополчения по требованию начальства» [345], – так определялся административный функционал сванетских князей.

В историографии отмечалось, что проект П. В. Гана вызвал критику со стороны столичных сановников, большинство которых предупреждало об опасности поспешного введения российского губернского образца в Закавказье [346]. Но все эти вопросы были и в фокусе внимания гановской комиссии, о чем свидетельствует документ под названием «Основания, принятые при составлении проекта Положения об управлении Закавказской Россией и причины к принятию их побудившие» [347]. Согласно этому тексту, комиссия на месте собирала сведения для ответов на следующие вопросы: «1) до какой степени гражданственности достиг народ в разных частях края?; 2) способен ли он уже принять управление благоустроенное?; 3) не будет ли введение такого управления новостью, могущей возбудить где-либо ропот, или даже ослушание?» [348]. Комиссия П. В. Гана пришла к закономерному выводу, что «степень гражданственности» населения Южного Кавказа разнится от одного субрегиона к другому. В качестве наиболее готовых к принятию нового административного стандарта были указаны примеры «жителя Тифлиса или его окрестностей» и «ахалцихского купца», обратным примером комиссия назвала хевсуров и население соседних с Хевсуретией горных обществ [349]. По мнению комиссии, в целом население Закавказья было готово к введению новых административных правил, риск крупных волнений исключался. Напротив, П. В. Ган писал, что скорее такой риск следовало связывать с сохранением старой модели управления, а не с введением новой.

Проект преобразований был рассмотрен и дополнен в ходе соответствующих заседаний Государственного совета, 10 апреля 1840 года его утвердил Николай I [350]. При этом учитывались не только мнения петербургской министерской элиты, но и докладные записки членов гановской комиссии. Внесенные изменения и дополнения коснулись не смысла реформы, но в большей степени частных вопросов. Поэтому к известному утверждению М. А. Корфа о том, что «прежние проекты Гана оказались совершенно неудовлетворительными, и все, от начала до конца, были переделаны Позеном» [351], следует относиться критически.

На территории Закавказья учреждалась Грузино-Имеретинская губерния и Каспийская область, которые в свою очередь подразделялись на уезды, а все уезды – на участки (очевидное сходство с административно-территориальными статьями «Уставной грамоты»). Высшее управление в Закавказье было представлено главноуправляющим, тифлисским военным губернатором и Советом главного управления. В Совет входили главноуправляющий, тифлисский военный губернатор и чиновники, назначаемые непосредственно императором. На Совет возлагались функции надзора за движением дел и контроля законности принимаемых решений.

Реформа вводилась в действие с 1 января 1841 года, и поначалу все шло по плану П. В. Гана, который в течение года успел получить щедрые награды от императора и находился в большом фаворе. Но вскоре с южной окраины стали приходить тревожные новости. Барон М. А. Корф так передал это в своих воспоминаниях: «Многое на деле оказалось не соответствующим местным нуждам, даже невозможным в исполнении; другое, противное нравам и навыкам жителей, возбудило ропот, недоразумения, вящие неустройства; партия приверженцев старого порядка полагала всемерные преграды введению нового, частью из личных видов; определенные после преобразования чиновники выказались, по большей мере, или неспособными, или безнравственными; народу, лишенному прежней быстрой азиатской расправы, опутанному неизвестными и чуждыми ему формами, подверженному новым притеснениям, стало еще хуже и тяжелее, чем когда-либо…» [352]

М. А. Корф был не одинок в своей оценке. Начальник VI (Кавказского) жандармского округа полковник В. М. Викторов «доносил не только об общем неудовольствии противу нового учреждения; о худом выборе чиновников; о разных частных беспорядках и злоупотреблениях, но также об опасном положении края» [353]. Однако можно ли однозначно доверять этим и другим свидетельствам тотального провала административной реформы?

Безусловно, работа гановской комиссии была поспешной, о чем красноречиво и справедливо писал М. А. Корф [354]. Сенатор П. В. Ган был человеком блестящего образования и «европейской учености», однако практических навыков ему действительно не хватало. Тревожные отзывы о его работе на Кавказе направлялись местным жандармским управлением в столицу еще в 1837 году (за три года до введения в действие гановской реформы): «…Ган не знает ни края, ни людей и ни одного из восточных языков; к несчастью он худо окружен из здешних, сколько заметить можно, при уме и при европейской учености, он крайне самонадеян, от сего впадает часто и явно в ошибки» [355]. Мнения П. В. Гана о Кавказе и местном социально-правовом укладе были зачастую поверхностными. Известно, что на замечания относительно специфики правовых обычаев мусульманского населения он отвечал, что «жителям мусульманских провинций вовсе не чужды понятия о выгодах нашего закона и они всегда готовы искать в нем правосудия. Местных же законов и обычаев у них вовсе нет, ибо ханы управляли не по законам, а по произволу, милуя и карая только по своей прихоти» [356].

Однако надо учитывать, что П. В. Ган фактически лишь завершил проведение давно разрабатываемой административной реформы, в основу которой были положены предшествующие проекты и конвенциональные для имперской элиты административные принципы. Реформа П. В. Гана на самом деле была и реформой М. М. Сперанского, и реформой И. Ф. Паскевича, и реформой сенаторов Е. И. Мечникова и П. И. Кутайсова, наконец, была она и реформой императора Николая I.