Коллектив авторов - Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография

Jadvyga Juškytė [Ядвига Юшките]. Vaikų skaitymeliai su Lietuvos žemėlapiu [Детская книга для чтения с картой Литвы]. Vilnius: «Vilniaus žinių» sp., 1905 (карта в книге)

Наименьшее внимание официальному административно-территориальному делению уделялось в литовских учебниках по географии, издававшихся нелегально и не предназначавшихся для преподавания в официально действующих учебных заведениях. Так, в 1898 году в книге, посвященной географическому описанию Литвы, один из лидеров литовского национального движения Петрас Вилейшис утверждал, что Литва – это край, «населенный литовцами», бóльшая часть которого находится в составе Российской империи, а меньшая – Германии. Маркерами территории Литвы для Вилейшиса предсказуемо являются географические объекты (море, населенные пункты), а не официальные границы губерний или уездов [627]. На карте, включенной в эту книгу, мы видим яркие границы этнографической Литвы и трудно замечаемую российско-немецкую государственную границу [628].

С другой стороны, для интеллигенции недоминирующих этнических групп официальное административное деление не только служило удобной системой координат, но было важным и при обсуждении некоторых практических задач. Например, большинство литовских общественных деятелей поддерживали идею отторжения всей Сувалкской губернии (или по крайней мере ее литовскоязычной части) от территории Привислинского края (Царства Польского). Основанием для таких рассуждений было стремление объединить все литовское население Российской империи и не допустить, чтобы литовцы этой губернии попали в состав проектируемой автономии Польши [629]. Примечательно, что в литовском дискурсе подобная реформа именовалась присоединением Сувалкской губернии к Литве [630]или к литовским губерниям [631], а не присоединением Сувалкской губернии к Виленскому генерал-губернаторству (до 1912 года) [632]или включением ее в состав Северо-Западного края.

Еще один случай, высветивший значение официальной административно-территориальной структуры, был связан с дискуссией в литовской печати в начале XX века, посвященной определению центра литовского движения, на роль которого претендовали Вильнюс и Каунас. Одним из аргументов, впрочем, не первого ряда, было указание на то, что Вильнюс является административным центром всего региона и здесь размещаются все основные властные структуры, и если власти дадут разрешение на учреждение университета, то он появится только здесь [633]. Это означает, что при решении практических задач этнические элиты вполне осознавали значение имперских структур, в том числе административно-территориальных.

Итак, официальное административно-территориальное деление было частью ментальных карт этнических элит. Границы уездов или губерний, определявшие политическую реальность, были всем известны. Вместе с населенными пунктами и географическими объектами (городами, реками, морем) они служили удобной системой координат для описания пространства. Представители недоминирующих этнических групп также хорошо понимали, что эти административно-территориальные структуры влияли на общественную жизнь. Именно поэтому нам известны просьбы или требования об изменении границ, как в случае с проектом, предполагавшим изменение территориального статуса Сувалкской губернии. Все это можно объяснить простым прагматизмом. В то же самое время сложно найти какое-то более значимое проникновение концепции Западного или, в более узком смысле, Северо-Западного края в ментальные карты этих этнических групп, особенно литовцев. Хотя уже упомянутая в этом тексте газета «Žemaičių ir Lietuvos Apžvałga» помогала читателю с локализацией одной или другой местности, указывая на уезд или губернию, корреспонденция из остальной части империи Романовых попадала в рубрику «из‐за рубежа». Евреи постепенно стали отождествлять Литу (Литву) с Северо-Западным краем, но этот географический образ для евреев не имел каких-то исторических или политических коннотаций. Для поляков Северо-Западный край – это земли исторической Литвы, которая, в свою очередь, является частью Польши. Иными словами, даже в тех случаях, когда границы шести губерний для той или другой этнической группы были важны, они никак не соотносились с Северо-Западным краем – одним из регионов России. Это, впрочем, едва ли может удивлять: как указывалось выше, применительно к этой территории имперские власти опасались формирования региональной самоидентификации и часто маргинализировали установки, связанные с функционированием категории «(Северо-)Западный край».

«Они неплохо следят за своей внешностью, но дома, дети, собаки и кошки у них до крайности грязные. Вонь в их жилищах стоит такая, что европеец едва может ее выдерживать, а выгребные ямы и канавы во дворе даже и при самом здоровом климате стали бы рассадниками холеры. Китаец убирает дом своего работодателя так, что и пылинки в нем не останется, а в это время его семья живет в страшной грязище, где кишат сотни паразитов. Как они могут возвращаться из блестящих чистотой хозяйских магазинов или изысканных гостиных, чтобы переночевать и поужинать в жутких условиях, – вот тайна, разгадать которую я пока не смог» [635].

Эта предполагаемая дихотомия чистоты и грязи у сингапурских китайцев волновала не только баптистского священника Рассела Конуэлла, рассуждавшего о ней в книге «Почему китайцы эмигрируют» (1871). Будущий первый президент филадельфийского университета Темпл сделал эти наблюдения во время поездки по Азии и западному побережью США в конце 1860‐х годов. Американец, достаточно жестко отзывавшийся о гигиене жилищ китайцев, однако, отнюдь не считал, что представители этой этнической группы отвратительны во всем. Сравнивая их с малайцами – коренным населением Сингапура, Конуэлл считал китайцев ценной и необходимой частью населения колонии Стрейтс-Сетлментс.

Замечания Конуэлла повторяли и другие авторы. Пятнадцать лет спустя, в 1885 году, Уиллард Фаруэлл процитировал приведенный выше фрагмент, добавив, что слова Конуэлла о сингапурских китайцах «с той же долей справедливости можно применить и к обычаям китайцев, живущих в Сан-Франциско» [636]. Фаруэлл сам был мигрантом: в двадцать лет он перебрался из Массачусетса в Сан-Франциско в годы золотой лихорадки, а затем стал председателем городского совета Сан-Франциско и выдвигал свою кандидатуру на должность мэра. В книге «Китайцы у себя дома и за границей» он, крайне преувеличивая, описал грязь, скученность и плохое эпидемическое положение в китайском квартале. Книга Фаруэлла вышла в тот момент, когда нападения на китайцев по политическим и экономическим причинам в Калифорнии вышли на пиковый уровень. В ксенофобских памфлетах, статьях и других публикациях, где выдумки часто выдавались за факты, китайцы расчеловечивались, изображались больными, морально ущербными и несущими угрозу чистоте белой расы.