Наум Синдаловский - Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

Здесь, в этом знаменитом коридорчике, заключённые, ведомые из камер на допросы и обратно, могли случайно встретиться друг с другом. Переход из одного здания в другое среди арестантов назывался ещё и «Мостиком вздохов». Согласно тюремным правилам, при встрече двух арестантов одного из них останавливали и поворачивали лицом к стене. Лёгкий, едва уловимый вздох был единственным способом отметить своё присутствие и обратить на себя внимание собрата по несчастью. Этим приёмом широко пользовались. О нём хорошо помнят многие петербуржцы. (Тут напрашивается аналогия с венецианским мостом Вздохов, который соединял здания суда и тюрьмы.)

Вот как выглядела тюремная жизнь (если это можно назвать жизнью), описанная в песне, текст которой случайно сохранился в одной из лагерных записных книжек. Песня опубликована в книге «Фольклор и культурная среда ГУЛАГа», изданной в 1994 году петербургским Фондом за развитие и выживание человечества.

С 1932 года во всех трёх зданиях комплекса Большого дома расположилось управление НКВД — зловещая организация с более чем мрачной репутацией. В народе она имела соответствующие прозвища: «Жандармерия», «Большак», «Девятый угол», «Девятый вал», «Мусорная управа», «Чёрная сотня». Деятельность этого ненавистного народом карательного института советской власти оставила неизгладимый след в судьбах сотен тысяч ленинградцев.

Характерными остались фольклорные наименования и всего комплекса этих сооружений. Кроме известного уже нам названия Большой дом, его называли «Литейка», «Белый дом», «Серый дом», «Собор Пляса-на-крови», или «Дом на Шпалерной» — по ассоциации со старинной тюрьмой «Шпалеркой», и даже «Малой Лубянкой» — по аналогии с печально знаменитой московской Лубянкой. Большой дом стал страшным символом беззакония и террора, знаком беды, нависшей над городом.

В 1950-х годах, когда деятельность НКВД впервые предали осторожной и весьма выборочной огласке, начали появляться первые оценки, которые народ формулировал в анекдотах. Приезжий, выходя из Финляндского вокзала, останавливает прохожего: «Скажите, пожалуйста, где здесь Госстрах?» Прохожий указывает на противоположный берег Невы: «Где Госстрах — не знаю, а госужас — напротив». Напомним, что Госстрах — это название единственного в Советском Союзе государственного учреждения страхования. И второй анекдот. Армянское радио спросили: «Что такое комочек перьев, а под ним ужас?» — «Это воробей сидит на крыше Большого дома».

Согласно одной из легенд, Большой дом под землёй имеет столько же этажей, сколько над ней. В фольклоре это легендарное обстоятельство превратилось в расхожий символ: «Какой самый высокий дом в Ленинграде?» — «Административное здание на Литейном. Из его подвалов видна Сибирь». Анекдоты рождались один за другим.

В трамвае стоит гражданин, читает газету и говорит вполголоса: «Доведёт он нас до ручки». Его тут же забирают. В Большом доме допрос: «Так что вы сказали? Кто доведёт нас до ручки?» — «Как кто? Конечно, Трумен»! — «A-а так! Ну ладно, идите в таком случае». Он выскочил. Потом вернулся, просунул голову в дверь: «Скажите, а вы кого имели в виду?»

«Вы знаете Рабиновича, который жил напротив Большого дома? Так вот, теперь он живет напротив».

«Что выше — ОГПУ или Исаакиевский собор?» — «Конечно ОГПУ. С Исаакиевского собора виден Кронштадт, а из ОГПУ — Соловки и Сибирь». (Напомним, что ОГПУ — аббревиатура Объединенного государственного политического управления, в функции которого в советские времена входила охрана государственной безопасности, в народе расшифровывалась: «О Господи, Помоги Убежать». И наоборот: «Убежишь — Поймают, Голову Оторвут».) Со знанием дела ленинградцы уточняли: «С Исаакиевского собора виден Кронштадт, хотя до него 30 километров, а из подвалов Большого дома видны Соловки, хотя до них — 300».

Говорят, первоначально подвалы Большого дома делились на три отсека, в одном из которых и производились расстрелы. Сейчас он будто бы замурован. Правда, среди сотрудников Большого дома ходят легенды о том, что в нём будто бы велись только допросы, а расстрелы якобы производились в «Крестах», на противоположном берегу Невы. Действительно, есть легенда, согласно которой между Большим домом и «Крестами» существовал подземный ход. Сохранились легенды и о самих допросах, что в кабинетах следователей стояли большие книжные шкафы, которые на самом деле были пустыми внутри и служили для изощрённых пыток над заключёнными.

По воспоминаниям ленинградцев, во время блокады в городе рассказывали, что даже в то жуткое время в секретных подвалах Большого дома днём и ночью не прекращалась работа специальной электрической мельницы по перемалыванию тел замученных и расстрелянных узников сталинского режима. Её жернова прерывали свою страшную работу, только когда электричества не хватало даже для освещения кабинетов Смольного. Но и тогда, утверждает легенда, не прекращалось исполнение расстрельных приговоров «Шпалерных троек». Трупы казнённых просто сбрасывали в Неву. Для удобства энкавэдэшников из подвалов Большого дома проложили специальную сливную трубу, по которой кровь замученных и казнённых стекала прямо в Неву. С тех пор ленинградцы уверены, что именно поэтому цвет воды напротив Большого дома навсегда приобрёл красновато-кирпичный оттенок. Убедить их в том, что необычная окраска воды в этом месте Невы зависит от природной особенности донного грунта, не представляется возможным.

Сохранилась страшная легенда о водолазах, которые по просьбе вдовы искали на дне Невы тело её мужа — офицера, убитого в подвалах Большого дома. Первый из них в буквальном смысле слова сошёл с ума от увиденного. Когда в воду спустился другой водолаз, то сразу же «подал тревожный сигнал»: «У них тут митинг», — в ужасе кричал он в телефонную трубку. Оказалось, что к ногам убитых и потопленных был привязан груз. Сильным течением тела мертвецов подняло и «трепало так, что они размахивали руками, качали головами», и создавалась жуткая картина митинга мертвецов.