Вольфганг Акунов - Гунны — страх и ужас всей Вселенной

В общем, вряд ли гуннский царевич, чувствовавший себя призванным к господству, и, мало того, твердо знавший, что будет господствовать, мог взять римлян себе за образец. Значит, в качестве образца оставался лишь вестгот Аларих. Он был величайшим завоевателем своего времени, ужасом Рима в дни юности Аттилы, бывшего в граде на Тибре, возможно, заложником. Имя Алариха было у всех на устах, как впоследствии – имя Аттилы, чьим воинственным «кентаврам» суждено было затмить воинов Алариха во всех отношениях.

Гуннский царевич наверняка стал очевидцем того, как искусно «рекс готорум» и «магистр милитум» Аларих, прошедший восточно-римскую военную школу (судя по сохранившейся печатке с его латинским титулом, царь вестготов с виду был неотличим от римлянина, гладко выбритый и стриженый по римской моде, а совсем не бородатый и косматый, как бы полагалось варвару-германцу), распределил свое войско вокруг Рима на Тибре. Как он блокировал все 12 ворот «Вечного Города», полностью отрезал его 1,5-миллионное (или, по мнению некоторых историков, значительно меньшее, но все равно казавшееся варварам неисчислимым) население от внешнего мира, «прервал всякие сообщения с окрестностями и бдительно наблюдал за прекращением плавания по Тибру, так как этим путем римляне получали самые большие запасы съестных припасов» (Гиббон). Наверняка Аттиле навсегда запомнились возмущенные отчаянные крики надменных и богатых римлян, поводом к отчаянию которых был не столько факт блокады Западного Рима, сколько дерзость какого-то «низкого варвара» (пусть даже и римского «военного магистра»), осмелившегося осадить «царственный город», так «дерзко поступить со столицей мира» (Гиббон). И, действуя совсем уж не в духе старо-римских доблестей и нравов – «мос майорум» – дегенерировавшие «потомки Ромула», не в силах сделать ничего Алариху, в ярости набросились на беззащитную жертву, оказавшуюся в их полной власти. Удавили (по приговору сената!) Серену, племянницу августа Феодосия Великого и вдову Стилихона, вероломно убитого неблагодарными римлянами, которых доблестный полу-вандал отважно защищал всю свою жизнь.

Вскоре в самом крупном (даже если, как полагает ряд историков, его население к описываемому времени и уменьшилось до полумиллиона человек) и богатом городе античной Ойкумены начался ужасный голод. В первую очередь он поразил городскую бедноту, «плебс урбана», яростно поносимую римскими интеллектуалами – от Цицерона и Тацита до Ювенала и Марциала. Эта презираемая нобилями – римской знатью из патрицианского и всаднического сословий – неимущая «столичная чернь» жила, во времена Римской республики, продажей своих голосов на выборах магистратов, а во времена Римской империи – за счет «анноны» (бесплатной раздачи продуктов питания государством). Но, несмотря на это, свысока взирая на разных там «понаехавших», гордо восклицала при всяком удобном случае: «Ноли ме тангере, цивис романус сум!» («Не прикасайся ко мне, я – гражданин Рима!»). Теперь, когда вдруг не стало бесплатных «хлеба и зрелищ», плебеи умирали массами от голода прямо на улицах, площадях или в тесных каморках многоквартирных доходных домов – т. н. «инсул» («островов»). А римские богачи, перестав «кормить праздную и ленивую чернь за счет земледельцев трудолюбивой провинции» (Гиббон), показали свое истинное лицо. И лицо это оказалось откровенно людоедским. В осажденном Ветхом Риме пышным цветом расцвела торговля трупами павших от бескормицы животных и умерших голодной смертью людей. Тот, кто прежде обжирался до блевоты на пирах фазаньими ножками и павлиньими яйцами, теперь самозабвенно обгладывал берцовые кости заколотой в пищу любимой рабыни и лакомился яичками любимого отрока-эфеба. Впрочем, в каннибализм впала и римская беднота. Родители пожирали детей, дети – обессиленных голодом родителей. От множества непогребенных мертвых тел, которые, видимо, не все были пригодны в пищу, в «столице мира» вспыхнули болезни.

Никакой надежды на помощь извне не было. «Свой», западно-римский, император заперся в окруженной малярийными болотами венетской крепости Равенне. «Чужой», восточно-римский, император, был занят своими проблемами. И, вероятно, даже втайне радовался тому, как ловко ему удалось переориентировать войска своего крайне ненадежного союзника и «военного магистра» Алариха со Второго Рима на Первый. Старые боги не подавали спасительных знаков. Угроза вывести против войска Алариха в поле все бесчисленное население страдавшего от голода и порожденных голодом болезней Западного Рима вызвало у грозного вестгота на восточно-римской службе лишь насмешку: «Чем гуще трава, тем легче ее косить!». К тому же давно отвыкшие воевать жители «столицы мира» вовсе не проявляли желания даже защищать стены «Вечного Города». Не то, что делать вылазки. Не говоря уже о том, что у римских городских властей не было никакой возможности вооружить их и преподать им хотя бы самые элементарные азы военной подготовки. Оставалось надеяться только на милость победителя. «Римский сенат и народ» вступили с Аларихом в переговоры. Вероятнее всего, заложник Аттила втайне держал сторону готов. Ведь не мог же он не знать о тех временах, когда гунны и готы были братьями по оружию. Да и сейчас в войске Алариха, блокировавшем Первый Рим, были не только готы, но и соплеменники Аттилы. Как, впрочем, и среди противников Алариха были готы во главе с его непримиримым врагом Саром – тезкой росомона, отомстившего когда-то Германариху за злополучную Сунильду. К тому же гуннский царевич теперь знал – и знал, пожалуй, даже слишком хорошо! – своего будущего врага. Растленный и прогнивший Ветхий Рим, спасенный не так давно гуннскими «кентаврами» Улдина от дикарских полчищ Радагайса за солидный куш (в полном смысле этого слова – ведь римляне оплачивали кровь, проливаемую за них варварами, полновесными золотыми монетами-солидами)…

Западно-готский царь и восточно-римский «магистр милитум» Аларих согласился принять западно-римское посольство, но ясно дал понять вчерашним «повелителям всего земного круга», что не продаст задешево плоды своей фактической победы. За снятие осады царственный вестгот потребовал, ни много ни мало, отдать ему все золото и все серебро, хранящееся за стенами Первого Рима, вне зависимости от того, принадлежало ли оно римскому государству, римскому народу, храмам языческих богов или христианским церквам. А заодно – всю ценную движимость и всех рабов варварского происхождения.

Когда ошеломленные посланцы римского сената, наконец, осмелились спросить, что же Аларих оставляет римлянам, готский владыка (и восточно-римский полководец) холодно ответил: «Жизнь». Поскольку был уверен, что они – в его руках. Да-а-а… Если и была у гуннского царевича заветная мечта, то она, несомненно, заключалась в следующем. Когда-нибудь осадить царственный город Рим на Тибре, как вестгот Аларих, и говорить с униженными римлянами так же высокомерно и надменно, как военачальник готов (хоть тот и был одновременно и восточно-римским полководцем – кто теперь об этом помнил!?). И тогда он, Аттила, возможно, тоже милостиво согласится несколько умерить свои требования. И дозволит побежденным римлянам, вместо того, чтобы «скрести по всем сусекам», собирая в дань победителю все золото и серебро, какое только ни найдется в Первом Риме, ограничиться уплатой ему более скромной контрибуции. В размере «всего лишь» 5000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 4000 шелковых одежд, доставленных из Серики, от синов, в Рим (мы помним, что китайский шелк ценился во всем Древнем мире как средство от паразитов), 1000 штук (рулонов) лучшей пурпурной ткани и 3000 фунтов перца (пряности, доставлявшиеся преимущественно через «Счастливую Аравию», в то время ценились, как известно, на вес золота – и не зря богача именовали «мешком перца»). В общем и целом, Аларих вел себя с римлянами честнее и приличнее, чем когда-то – галльский царь Бренн. Не только захвативший в 387 г. до Р.Х. Рим на Тибре, но и, взяв с римлян военную контрибуцию (меньшую, чем Аларих, но ведь ко времени галльского нашествия римляне не успели награбить так много золота, как к началу V в. п. Р.Х.), бросивший на чашу весов свой меч и потребовавший еще. Возразив римлянам, тщетно ссылавшимся на оговоренную в договоре сумму контрибуции, всего двумя словами: «Ваэ виктис», что означает по-латыни: «Горе побежденным!» Правда, при Бренне римлянам на помощь все-таки пришел, в конце концов, диктатор Марк Фурий Камилл, прогнавший (с помощью венетов) галлов из разграбленного теми города на Тибре. Теперь же нового Камилла не предвиделось…