Майкл Ко - Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации

В марте 1955 года я женился на дочери известного генетика и русского изгнанника Феодосия Добржанского [111] Добржанский Феодосий Григорьевич (1900–1975) – советский и американский генетик русского происхождения, ученик Н. И. Вавилова, один из основателей синтетической теории эволюции. Был правнуком писателя Ф. М. Достоевского. . Софи была бакалавром антропологии в Рэдклифф-колледже, а я – начинающим аспирантом в Гарварде. Мы встретились за лабораторным столом, наполняя человеческие черепа горчичным зерном, чтобы измерить его объем. На следующие рождественские праздники я предложил отвезти ее в область майя, которую она никогда не видела, и в конце декабря – начале января 1955–56 года [6] мы оказались в Мериде, которая стала базой для экскурсий по таким памятникам, как Ушмаль и Чичен-Ица.

Наша гостиница называлась «Монтехо». Это был совершенно старомодный отель в колониальном стиле. Мы с женой пришли в полный восторг, узнав, что его гостьей была знаменитая художница института Карнеги археолог Татьяна Проскурякова, стройная, нервная шатенка слегка за сорок. Я был знаком со многими сотрудниками института Карнеги, в том числе и с Эриком Томпсоном, потому что их штаб-квартира в Кембридже на Фрисби-Плэйс, 10 располагалась бок о бок с музеем Пибоди, где базировался департамент антропологии Гарварда, поэтому Таня была, можно сказать, старой знакомой.

Таня интересовалась письменностью майя, но всегда подчинялась мнению Эрика, как и остальная часть сотрудников Карнеги, – ее эпохальные открытия об историческом содержании надписей майя должны были увидеть свет только через пять лет. Кроме того, Таня была известна своей строптивостью, о которой ходили легенды. Если бы вы спросили: «Таня, разве сегодня не прекрасный день?» – Таня бы это опровергла, а через несколько минут прокомментировала, какая была хорошая погода. Учитывая эту ее черту и интерес к русским темам (как и мои тесть и теща, она тоже была изгнанницей), неудивительно, что ей была бы любопытна работа Юрия Кнорозова.

Одна из моих маний – коллекционирование книг о Мезоамерике. Эта болезнь началась в студенческие годы, но я о ней ни разу не пожалел. Бродя по разбросанным по Мериде книжным магазинам, случайно и плохо укомплектованным, мы наткнулись на одну из последних копий великого раннеколониального словаря юкатекского майя, изданного Мартинесом Эрнандесом, вместе с неряшливо напечатанной брошюркой [7], опубликованной в «Рабочей библиотеке», вероятно, легальным крылом тогдашней запрещенной Коммунистической партии Мексики. В то время как другие названия этой серии включали «Экономические проблемы социализма в СССР» И. В. Сталина и «Как быть хорошим коммунистом» Лю Шаоци, эта представляла собой неавторизованный испанский перевод основной части кнорозовской бомбы из «Советской этнографии» 1952 года.

Я перечитал ее несколько раз. Это имело смысл, это было первое разумное рассмотрение некалендарной части иероглифики майя, которое я читал. В свете того, что я знал о восточных письменностях (я только что провел два года на Тайване и в то время изучал японский язык в Гарварде с Эдвином Райшауэром [112] Райшауэр Эдвин Олдфатер (1910–1990) – американский японист, специалист в области истории и культуры Восточной Азии, один из основателей академического востоковедения в США. Вырос в Токио, защитил докторскую диссертацию в Гарварде под руководством русского эмигранта востоковеда Сергея Григорьевича Елисеева (1889–1975). ), это имело еще больший смысл. Поскольку Софи говорила на английском и русском, мы решили, что работа Кнорозова достойна стать известной и в более широкой аудитории – в Соединенных Штатах и других странах.

Таня купила ту же брошюру, и, когда она закончила читать, мы поняли, что она глубоко заинтересована выводами Кнорозова. Но, полагаю, до смерти Томпсона она разрывалась между внутренней убежденностью, что Кнорозов может быть прав, и опасением перед неодобрением Эрика. «Может, у него что-то есть, но я просто не знаю», – была ее обычная реакция на работы Кнорозова.

Я гораздо меньше опасался столкнуться с Томпсоном, хотя был всего лишь молодым неофитом в майянистике, а Томпсон занимался этим десятилетиями. Годы строгой дисциплины в школах-интернатах Новой Англии воспитали во мне нежелание безропотно признавать чью-то власть, и я всегда соглашался с Томасом Джефферсоном, что «небольшое восстание время от времени – это хорошо». Как бы ни уважал я Эрика Томпсона за его безмерную эрудицию, я чувствовал, что в некоторых аспектах король-то голый. Одним из таких моментов был его категорический отказ признать приоритет ольмеков Веракруса и Табаско, создателей колоссальных каменных голов, в развитии мезоамериканской цивилизации по сравнению с классическими майя. Эрик накопал огромное количество фактов, чтобы сокрушить ольмекскую гипотезу и ее защитников, но я имел дерзость опубликовать опровержение, когда был еще аспирантом, тем самым охладив надежды сторонников Томпсона на меня как на достойного их последователя.

Другим актом моей подрывной деятельности было письмо непосредственно Кнорозову, выражавшее интерес к его работе и поддержавшее его идеи о ранних системах письма. В одном абзаце этого письма от 20 августа 1957 года я сказал:

«Если я правильно понимаю вашу точку зрения, письменность майя была бы очень похожа на современную японскую письменность. Как вы знаете, у японцев есть большое количество китайских идеограмм ( кандзи ), чтобы выразить корни слов; для такого по существу безаффиксального языка, как китайский, этого было бы достаточно, но не для грамматически сложного японского. Соответственно, японские аффиксы выражаются слоговыми знаками ( кана ), в конечном счете полученными из идеограмм. Однако любое японское предложение может быть выражено полностью при помощи каны . Похоже, что именно эта двойственная природа письма майя ввела Томпсона, с одной стороны, и Уорфа, с другой, в заблуждение. Вы убедительно продемонстрировали слоговую запись аффиксов в письме майя, и так называемые дешифровки Томпсона – не более чем догадки о значении некоторых идеограмм».

Я ошибался насчет аффиксации: слоговая запись оказалась гораздо более распространенной в письменности майя, чем я думал. Я ошибался и в отношении идеограмм. Но все это было частью переписки, которая длилась годами. Я испытываю чувство глубокого удовлетворения, представляя недоумение шпионов, которые вскрывали и читали эту почту, поскольку это было время, когда ЦРУ просматривало всю переписку с Советским Союзом, а их коллеги из КГБ выполняли аналогичную работу на другой стороне.

Докторская диссертация Кнорозова, посвященная «Сообщению о делах в Юкатане» Ланды, вышла в 1955 году отдельной книгой, и он прислал нам с Софи экземпляр. Мы написали хвалебную рецензию в журнале «American Antiquity», особо отметив работу Кнорозова по дешифровке письма майя. Это, должно быть, расстроило Томпсона, но что по-настоящему разъярило великого майяниста, так это то, что мы обратили внимание на сравнение Томпсона с Афанасием Кирхером, сделанное советским ученым. Ситуация еще больше осложнилась, когда в 1958 году в том же журнале появился перевод Софи новой статьи Кнорозова, в котором были изложены его методика и результаты дешифровки [8], обеспечившие взглядам диверсанта из-за железного занавеса широкую аудиторию среди майянистов и лингвистов.