Майкл Ко - Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации

В отличие от многих русских эмигрантов Таня была убежденным рационалистом и атеистом. Она была яростной спорщицей и, возможно, намеренно заняла крайнюю позицию по отношению к религии. Я помню, как она пыталась убедить меня, что не следует даже слушать мессу си минор Баха, потому что это церковная музыка! Как бы то ни было, такое мышление предрасполагало ее к поиску рационального объяснения во всех областях знания, даже в искусстве и письме майя, и это уводило ее от полумистического мумбо-юмбо, которое так зачаровывало Эрика Томпсона. С другой стороны, она совершенно не интересовалась иконографией искусства майя и зашла так далеко, что вообще отрицала существование каких-либо богов у классических майя. Здесь Эрик был на верном пути, а Таня – нет.

Склонность Тани к строгому формальному анализу нашла воплощение в исследовании почти четырехсот монументов майя классического периода, в результате чего был разработан метод стилистического датирования каждого памятника с точностью в 20–30 лет. Танина монография 1950 года «Исследование классической скульптуры майя» [6] позволила специалистам сравнить ее стилистические датировки с календарными датами майя, но Таня пошла дальше и предложила эволюционную картину изменений в рельефной скульптуре с древнейших времен до эпохи коллапса. Методология, разработанная Таней, выдвинула ее на передний край майянистики, дала ей беспрецедентное понимание всего корпуса монументального искусства майя и с неизбежностью побудила задать вопросы, которые, когда на них наконец ответили, перевернули весь мир майянистики с головы на ноги.

Мое обучение в Гарварде закончилось в 1950 году, но я прогулял выпускной, пропустив речь госсекретаря Дина Ачесона, предложившего советским лидерам придерживаться политики «живи и дай жить другим», – на следующий день началась корейская война.

С чувством некоторого стыда я вернулся в Гарвард, чтобы получить степень доктора философии, которая была присуждена мне в июне 1959 года. После защиты, имея массу свободного времени, я решил побродить по музею Пибоди и повидать Таню. Я нашел ее на обычном месте – за столом в комнате для курения в подвале музея: она была заядлой курильщицей с шестнадцати лет.

Таня, всегда немного нервная, на этот раз была необычайно взволнована и поделилась со мной своим открытием: она обнаружила, как она выразилась, «особый шаблон дат» в надписях ее старого памятника Пьедрас-Неграс. Перед Таней на столе лежала диаграмма, в которой она свела все даты с многочисленных стел этого города. Опираясь на диаграмму, Таня объяснила мне, что означает этот шаблон: содержанием текстов на памятниках майя была история , простая и понятная, а вовсе не астрономия, религия, пророчества и т. д. Фигуры на стелах и притолоках разрушенных майяских городов были смертными мужчинами и женщинами, а не богами и даже не жрецами.

Меня словно громом поразило. Одним ударом эта необыкновенная женщина разрубила гордиев узел эпиграфики майя и открыла мир династического соперничества, царских браков, захвата пленников и других деяний элиты, что всегда было в центре внимания государств всего мира с глубокой древности. Майя стали человеческими существами из плоти и крови.

Таня сказала мне, что отправила статью о своем открытии в журнал «American Antiquity», и, когда эта статья, озаглавленная «Историческое значение шаблона дат в Пьедрас-Неграсе, Гватемала», вышла в следующем году [7], вся область исследований майя пережила настоящую революцию. Мы вступили в эру Проскуряковой.

О том, как работал ее мозг, наглядно свидетельствует статья, опубликованная ею через год в журнале музея университета Пенсильвании «Expedition» [8] по предложению старого Таниного друга и ярого ее сторонника Саттертуэйта. Написанная для широкой аудитории, статья представляет собой замечательный пример логического изложения, объясняющего всю последовательность шагов, которые привели Проскурякову к ее знаменательному открытию.

Все началось, как сообщает Таня, в 1943 году, когда Томпсон исправил датировку стелы 14 из Пьедрас-Неграса с 800 года, как полагал Морли, на 761 год. Эрик описал ее как одну стелу из группы, изображающей «богов, сидящих в нишах, образованных телами небесных драконов», и отметил, что предложенное исправление сделало стелу 14 первой в ряду монументов перед храмом О-13.

Спустя несколько лет Таня заметила не только то, что стела 33 содержала похожую сцену (но без ниши), но и что все монументы этого типа были первыми, которые воздвигались поочередно в ряд перед конкретной пирамидой. Позднее через каждый хотун (интервал в пять тунов, или чуть менее пяти лет) в этом же ряду устанавливался монумент с другим мотивом, и так до тех пор, пока рядом с другим храмом не начиналась установка еще одного подобного ряда. Короче говоря, существовали различные серии монументов, и каждая серия начиналась со стелы, изображающей фигуру в нише.

В то время Таня считала, что стелы с нишами изображают освящение нового храма (точка зрения, скорее, в стиле Томпсона): лестница с отпечатками ног, ведущими наверх к нише, призвана символизировать подъем на небеса принесенного в жертву, чье тело иногда изображено у подножия лестницы. Затем она начала искать в надписях на этих стелах особое иероглифическое выражение, которое могло бы обозначать человеческую жертву.

«То, что я обнаружила, – вспоминала Таня, – положило начало совершенно новому ходу мыслей и привело к неожиданным выводам». И вот что она нашла.

1) На каждой стеле с нишей была дата, предшествующая дате ее возведения (последняя всегда соответствовала концу хотуна, или пятилетия), а за этой более ранней датой всегда сразу же шел знак, который Томпсон условно обозначил как «иероглиф зубной боли», поскольку он состоит из головы с перевязанной челюстью (или из «лунного знака», тоже перевязанного).

2) Годовщины этого события, чем бы оно ни было, впоследствии часто записывались, но только на монументах этой же группы.

3) Единственными общими датами для двух групп стел были даты, отмечающие конец условных временных периодов (сегментов долгого счета), что доказывает, что каждая серия памятников представляет собой независимый набор записей.

4) Но самой ранней в серии была не дата, ассоциирующаяся с «иероглифом зубной боли», а другая, всегда отстоящая на промежуток от 12-ти до 31-го года. За этой «начальной датой» обязательно следует знак, который показался Томпсону похожим на голову лягушки, смотрящую вверх, отсюда и условное название: «иероглиф перевернутой лягушки». В скобках отметим, что Типл думал, что этот знак означал день новолуния или возраст новой луны. Эта начальная дата не имела исключительного значения, так как записывалась ретроспективно – после того, как произошло событие «иероглифа зубной боли» и начинает отмечаться его юбилей.