Андрей Богданов - Повседневная жизнь Древней Руси

Судя по изобразительным источникам, парадным предметам и даже комплектам одежды, сохранившимся в Европе с X–XIII веков, вся без исключения знать, от Руси до Ирландии, видела в Константинополе непререкаемый центр моды. Народная одежда могла различаться очень сильно. Но все, кто брал дань, а не давал ее, всё воинское сословие от дружинника до короля и их дамы одевались так, как предписывал церемониальный этикет византийского двора. Эта система начала ломаться только в начале XIII века, когда крестоносцы разорили и надолго захватили Константинополь. И тем не менее общая мода, включающая качество, узоры и цвет тканей, продержалась до конца столетия. Когда княгиня Ольга, утвердив свою власть на Руси, приедет в Царьград, у императора и его семьи не будет никаких причин удивляться ее костюму. Когда княжна Елизавета Ярославна поедет просвещать Норвегию и покончит там с эпохой викингов, а Анна Ярославна отправится во Францию, чтобы безуспешно учить своего мужа-короля грамоте, им не придется перешивать наряды по местной моде. Даже много позже Александр Невский, принимая послов-шпионов от крестоносцев и стремглавным мечом снося головы рыцарям из Швеции, Дании и Германии, внешне будет отличаться от них только большим богатством и чистотой своих одежд.

Мода неизменно зарождалась в верхах и постепенно спускалась в низы общества. Когда византийский стиль захватил русские города и пошел в деревни, мы не знаем. Дунайские славяне, приходившие целыми родами жить в земли полян и вступавшие в отряды русов, находились под влиянием Восточной Римской империи с VI века, когда ее чуть не завоевали. Возможно, хотя и не обязательно, Ольга уже весной 945 года, склоняясь над разверстой могилой древлянских мужей, была одета в тунику с ярким воротником, оплечьем, опястьями и подолом, поверх которой лежала неподпоясанная шелковая далматика с широкими рукавами чуть ниже локтя. И покачивала она, склонившись, не киевскими колтами на вышитой головной повязке, а длинными драгоценными ряснами, спускающимися от ромейского золотого с эмалевыми картинами венца. Все это не только муж, но и собственный посол княгини в Царьграде мог добыть, заключая в прошлом году торговый договор с империей. Не исключено, что именно тот торговый договор с империей, заключенный от имени ее мужа, сына, ее самой и ее родственников, а затем уже русских городов, делал Ольгу и Святослава желанной для древлян добычей после смерти Игоря. И даже закопав их мужей, Ольга свои проблемы не решила.

Хитростью отправив 20 древлян вслед за мужем, Ольга отомстила сильному племени, но не обезопасила себя и сына. За отплывшими на ладье в загробный мир мужами стояли их родичи, обязанные мстить, племенная организация из «лучших мужей» сильного племени древлян, наконец, сам князь Мал и его дружина. За Ольгой мы не видим никого, даже малого отряда воинов, которым она могла бы приказать изрубить древлянских послов вместо того, чтобы одолевать их с помощью хитрости и небольшого числа слуг.

На помощь киевлян, как будет продолжаться затем веками, надежды не было. Каменный терем княгини не зря стоял «вне города», и яма была выкопана «на дворе теремном вне города». Киевляне из города Ольге не помогли. У нее не было даже мужей, членов рода Игоря, которые по неписаному закону (вошедшему потом в «Русскую правду») должны были за князя мстить. Месть, я подчеркиваю, была в те времена не государственным, но родовым делом. Первыми в списке мстителей должны были стоять родственники Игоря.

Судя по договору Руси с греками 944 года, у Игоря было два племянника, Слуды и Прастен Якун (Акун), достаточно взрослые, чтобы быть его послами в Царьграде. Были еще некий муж Володислав, Улеб, представленный послом его жены, и еще немалый список мужей. Они или полегли с князем, или бежали, потеряв лицо, и справедливо не упоминаются в летописи. Старшие дружинники Игоря, приносившие ему клятву верности и мести, полегли вместе с ним. Недавно «беспорточные» младшие дружинники могли оставить Игоря с «малой дружиной» родичей и советников лишь в том случае, если не присягали собственно князю, а объединялись под его началом в походах. В этом и была суть системы «призванной» власти: князь приходил «на стол» (кормление) в город со своей воинской «шайкой» (по выражению С. М. Соловьева), как третейский судья обеспечивал местному союзу племен внутренний мир, а его воинам — поживу от зимнего полюдья по землям княжеских «пактиатов» — союзников по договору. «Пакт» дружинно-княжеской верхушки союзов племен ильменских словен, кривичей, полян, древлян, дреговичей и северян с князем в Киеве преследовал две цели: взаимно обеспечить безопасность важнейшего торгового пути «из варяг в греки» и временами объединять силы для большого грабительского похода. Но поход Игоря в 941 году провалился, а в 944 году не состоялся; обеспеченная договорами торговля лучше окупалась. Профессиональные дружины на Руси были, но Ольге они не подчинялись. Игорь личную дружину потерял, а вернувшиеся домой киевляне не были надежной опорой даже его кровным родичам (если они остались живы), не то что вдове-псковитянке из союза племен кривичей.

Вообще, кто такая была Ольга без мужа? Нет оснований сомневаться, что она была женой князя русского Игоря и, как положено жене, заправляла хозяйством на его дворе. Но была ли она единственной женой? Если это так, то Игорь радикально отличался от языческих князей Руси, о личной жизни которых мы знаем. Хотя бы несколько жен и несколько десятков наложниц были необходимы князю для поддержания авторитета сильного мужа среди русских дружинников и знатных мужей славянских племен. Возможно, еще одной женой князя была Предслава, посол которой в Царьград выступал третьим после посла Ольги. Однако у Предславы не обозначено сына, который на Руси делал женщину после смерти мужа «матерой вдовой», выполнявшей обязанности мужа при отсутствии в роде старших мужчин. Это не значило, что древнерусских мужей заботили права женщины. Право «матерой вдовы» на публичные действия (например, выступление в суде, вызов на судебный поединок) служило лишь защите прав наследника, будущего «мужа». То же касается и «жены Улеба» — если бы у нее был сын, именно посол от его имени представлял бы этого неизвестного нам, но видного на Руси человека. В роду Ольги мужчин, способных мстить, не оказалось. Однако ей было кого защищать.

О родных Ольги из Пскова мы ничего не знаем. Хотя уже Древнейшее сказание связывает ее с этим городом, Начальный свод указывает на него настойчиво, а «Повесть временных лет» подтверждает ее псковское происхождение. Дальше начинаются гадания.

Составитель Жития княгини (внесенной в русские месяцесловы как общероссийская святая только в XIV веке [136] Лосева О. В . Русские месяцесловы XI–XIV вв. М., 2001. С. 87–88. ) постарался развить столетие бытовавшую в летописании идею варягов-руси. «Святая великая княгиня Ольга, — писал он, — родилась в псковской («Плесковской») стране, в деревне под названием Выбуты. Отца имела язычника, также и мать некрещеную от языка варяжского; и от рода не княжеского, не из вельмож, но из простых была людей». Это указание довольно важно. Составитель Жития старательно собирал легенды об основательнице Русского государства, а знатное происхождение в его время играло очень важную роль.