Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Находясь в Шотландии, Карл I получил известие: 23 октября в Ирландии вспыхнуло восстание, первоначальной целью которого был захват дублинского замка, опорного пункта английских сил, которое вылилось в массовые убийства и насилия. Сообщения о них вызвали ужас в протестантской Англии. Кларендон так писал об этом: «Всеобщее восстание ирландцев распространилось во всей стране таким бесчеловечным и варварским образом, что сорок или пятьдесят тысяч английских протестантов были убиты до того, как поняли, что находятся в опасности, и смогли собраться в городах или укрепленных замках, чтобы оказать сопротивление» [7, I, 397 ]. Частью начавшейся пропагандистской войны были памфлеты, тексты которых и иллюстрации должны засвидетельствовать преступления ирландских католиков, заслуживающих самой суровой расплаты. При этом масштабы насилий преувеличивались: говорили о полутора-двух сотнях тысяч протестантских жертв в Ирландии — это в десятки раз превосходило истинное количество погибших, хотя не смягчало акты насилий, описания которых леденят сердце. Как пишет С. Шама, натуралистическое изображение зверств стало в годы Тридцатилетней войны неотъемлемой частью антикатолической пропаганды. «Порнография жестокости на гравюрах и в свидетельствах „очевидцев“, использовавшаяся для изображения действий испанцев в Нидерландах или войск Валленштейна в Германии, возродилась снова: младенцы, пронзенные пиками; выпотрошенные утробы беременных и исторгнутые плоды; нанизанные на вертела старики; отрубленные головы проповедников. Но это не значит, что ужасных убийств не было совсем» [91, 118–119 ]. Ольстерские землевладельцы, оказавшиеся во главе движения, не поощряли убийств, но лишь в малой степени контролировали класс людей, на протяжении поколений страдавших от тяжелой жизни. Ответные действия английских солдат отличались такой же жестокостью, которую американский историк Карлтон ставил в один ряд со зверствами зондеркоманд СС на восточном фронте в годы второй мировой войны [30, 33–38 ]. С точкой зрения Кларендона согласны многие историки: ирландское восстание явилось печальной предпосылкой гражданской войны в Англии. Если бы не безумие, им порожденное («паранойя — это кислород революций», — заметил Шама), английское общество, не столь разделенное противоречиями, как ирландское, имело шанс избежать гражданской войны. Кроме того, мятеж в Ирландии требовал создания армии для его подавления, это породило опасения, что король использует ее против парламента.

После возвращения парламента с каникул в нем возникла группировка конституционных роялистов, которая начала склоняться к сотрудничеству с королем. Хайд занял в ней видное место, став, ее теоретиком благодаря «юридическому складу ума, твердой уверенности в правильности своего мнения и чутью к государственным делам» [52, 199 ]. К ней принадлежал его патрон и друг Фолкленд. Две инициативы парламента окончательно определи их разрыв с группировкой Пима: билль об исключении из палаты лордов епископов и «Великая ремонстрация». Ограничение прав епископов произошло еще во время процесса Страффода. Теперь в палату лордов из общин поступил билль, исключавший епископов из состава парламента. Хайд, строгий приверженец англиканского вероучения, считал такую меру «диаметрально противоположной природе, разуму и здравому смыслу». Он возражал юристам, пытавшимся ее обосновать: «Любому сведущему в этой науке и непредубежденному человеку, знающему конструкцию и конституцию королевства, известно, что епископы также представляют духовенство, как палата общин народ. Следовательно, лишить их голоса — это насилие, устранение устоев, это ведет не просто к потрясению (после потрясения возможно восстановление), а к уничтожению фундамента, что делает все здание непригодным для проживания. Юристу известно: духовная и светская власть скованы и сплетены и, по правде, настолько объединены друг с другом, что, как Гиппократовы близнецы, могут смеяться и плакать только вместе» [7, I, 406–407 ]. Удар, нанесенный по епископам, будет разрушительным для духовных функций церкви, следовательно, профессора юриспруденции точат оружие, которое ранит их самих.

Комитет по подготовке Ремонстрации с изложением жалоб на политику короля был создан сразу после начала деятельности Долгого парламента, но на протяжении многих месяцев бездействовал. Когда парламент возобновил деятельность после перерыва, член комитета Строуд представил палате текст документа. Великую ремонстрацию обычно делят на три части: в первой излагались все обиды и жалобы, относившиеся не только ко времени правления после роспуска парламента в 1629 году, но и к роспускам Карлом предыдущих парламентов, его внешней политике. Во второй части речь шла об успешной политике самого Долгого парламента, о тех «благотворных» законах, которые он провел за год своего существования. В третьей выдвигались требования зависимого от парламента правительства, проведения меркантилистской политики в торговле и уничтожения епископата, то есть фактически утверждения пресвитерианских догматов веры. По словам Хайда, Ремонстрация «создавала лживое представление о беззаконии, творившемся с первых часов восшествия короля на трон»; из ее резких суждений вытекало порицание самого короля, королевы и совета. Инициаторы Ремонстрации убеждали коммонеров в том, что она необходима для сохранения уже принятых законов и намекали на опасности, проистекавшие из ирландского восстания. Они не ожидали серьезных возражений и даже намеревались отвести на обсуждение всего полдня, занявшись с утра другими вопросами. Однако вследствие протестов дебаты перенесли на следующий день. Хайд рассказывал: Оливер Кромвель, «который в те времена был малозаметен», спросил лорда Фолкленда, для чего ему хочется отложить дело, ведь все можно было быстро закончить в тот же день. На это он получил ответ: времени не хватит, поскольку будут дебаты. «Весьма слабые», — заметил Кромвель. Он быстро понял, что ошибался, заметил Хайд, потому что 22 ноября они продолжались с девяти утра до двух ночи следующих суток при свечах — ни одна сторона не хотела откладывать решение. После яростных споров ремонстрация была утверждена с перевесом всего в одиннадцать голосов. Причем было сделано все, чтобы обеспечить этот перевес: в палату привезли «старых и немощных» членов, известных поддержкой оппозиции. Даже более бурными стали споры по поводу публикации документа. Умеренные конституционалисты, в том числе Хайд, резко выступали против, настаивая: ремонстрацию надо сначала передать в палату лордов. Они не ошиблись в понимании сути вопроса: радикальная оппозиция готовила и утверждала текст не для того, чтобы представить его как петицию к королю, а для того, чтобы оповестить о своих требованиях широкую публику. Как писал историк Марк Беннет, «несмотря на позднейшие обвинения со стороны Хайда в уловках, большинство за публикацию было куда значительнее, чем за принятие — 135 против 83-х» [27, 103 ]. Когда вопрос был решен, и палата расходилась, Фолкленд спросил Кромвеля, состоялись ли дебаты. Тот ответил, что в «другой раз будет сдержанней в словах, и прошептал на ухо, немного торжественно: „Если бы ремонстрация была отвергнута, он на следующее утро продал бы все, чтобы никогда больше не видеть Англии. То же самое сделали бы и многие другие честные люди“. Хайд не удержался от восклицания: „Как рядом было в тот момент несчастное королевство к своему спасению!“» [ 7, I, 420 ].