Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Обвинение в государственной измене предполагало «квалифицированную казнь»: повешение не до смерти с последующим четвертованием, но к Страффорду проявили милость — его жизнь оборвет топор палача. Граф просил, чтобы его казнили в Тауэре, но не в силах Карла было запретить публичное зрелище. Страффорду отказали во встрече с Лодом, и он провел последние часы с епископом Ушером (одним из тех, кто, возможно, советовал королю не подписывать билль). Ушер передал осужденному слова Карла: если бы не опасность для королевской семьи, он никогда не подписал бы приговор, считая графа невиновным, и позаботится о его детях. По свидетельству епископа, Страффорд был спокоен и тверд в вере; «никогда еще такая чистая душа не возвращалась к создателю». Ушер передал Лоду просьбу приговоренного к смерти: благословить его из окна, когда он будет идти на эшафот. Страффорд написал последние письма жене, детям и ирландским друзьям.

12 мая толпа с утра осадила ворота Тауэра. Комендант Балфур, опасаясь, что как только Страффорда выведут из крепости, она растерзает его, предложил выехать к месту казни в карете. Страффорд отказался: он ждет смерти, и не важно, как она наступит, от безумия и ярости людей или от топора палача. Уэнтворта сопровождали братья, кузен, епископ Ушер и духовники. Обернувшись к окну темницы епископа Кентерберийского, граф пал на колени. У Лода только хватило сил протянуть трясущиеся руки в сторону жертвы. Ворота открылись, и процессия в полной тишине двинулась в сторону эшафота. Кто-то в толпе приветствовал Уэнтворта, на что он отвечал легким поворотом. Поднявшись на эшафот, он обратился к тем, кто мог слышать его: он принимает свою судьбу спокойно и прощает всех. Он отверг обвинения в папизме, ибо не был приверженцем никакой другой веры, а только англиканской: «Я желаю королевству процветания и счастья, для которого я жил и умираю теперь. Я умираю как верный и послушный сын Английской церкви, в которой был рожден и воспитан» [18, 25 ]. Затем он за руки попрощался с каждым из тех, кто его сопровождал, пригласил присоединиться к его молитве. Брата Джорджа, который рыдал, он спросил, что вызывает его слезы: «Разве страх выдает мою вину или спокойствие мой атеизм? Думай о том, что ты у моей брачной постели. Плаха — моя подушка; здесь я отдохну от всего; никакие мысли о зависти, о предательстве, ревности недругов, заботы о короле, государстве и самом себе не прервут мой сон» [108, 388 ], и просил брата позаботиться о его жене и детях. Страффорд позвал палача и на просьбу последнего простить его, ответил прощением ему и всем. Грустно пошутив, он указал палачу на платок, которым просил закрыть глаза, когда «я увижу, что все свершилось». Он попросил проверить, надежна ли плаха, затем, положив голову на нее, снова сказал, что перед лицом Бога заявляет о своей невиновности, о том, что верно служил королю, стране и закону. Затем он сказал палачу, что даст ему знать, когда будет готов, вытянув руки. Палач отрубил голову одним ударом, поднял ее, показав народу, и произнес: «Боже, спаси короля». Так закончилась жизнь Томаса Уэнтворта, графа Страффорда, «о котором неверно судили при жизни и оправдали после смерти, самого великого государственного деятеля, которого породило то время» [105, 221 ]. Карл I не простил себе смерти самого преданного советника. Но и возможностью для примирения, которую дал граф своей смертью, король не воспользовался. На эшафоте, готовясь повторить судьбу своего несчастного советника, Карл воспринимал это как кару за то, что фактически предал его.

Как отмечалось, Хайд голосовал за смертный приговор, хотя скрыл это в «Истории мятежа». Он промолчал — не признался и не соврал. Какое впечатление возникает у читателя по поводу его позиции в те месяцы конфронтации, подозрений и страхов? Она не всегда очевидна, но общий посыл в том, что он проявлял умеренность и старался искать пути к примирению. Так, для решения финансовой проблемы он предлагал сделать заем в Сити, и не только получил для этого полномочия от палаты, но и провел успешные, если ему верить, переговоры. Этот план, который мог принести пользу стране и наполнить казну королевства, был сорван Хунтой, желавшей не стабильности, а обострения ситуации и контроля над финансами. Гемпден, заявив, что состоятельные люди заслуживают величайшей похвалы за те займы, которые уже предоставили, потребовал дебатов. На следующий день член городского управления Сити Исаак Пеннингтон, тесно связанный с Хунтой, заявил, что вообще не знает, с кем встречались члены комиссии, а заем можно предоставить только лицам, назначенным палатой. Хайд также подчеркивал, что неустанно боролся против билля об исключении епископов, поскольку «это нарушение конституции королевства; с начала существования парламента не было ни одного без епископов. Стоит убрать их из парламента, в нем останется только два сословия. Духовенство — это третье сословие, такая мера несправедлива» [7, I, 311 ]. Хайд отмечал, что его парламентская деятельность вызывала недовольство Хунты. Так, когда дворянство северных графств обратилось к палате, чтобы ему объявили благодарность за подготовку доклада о совете по делам Севера, ее «главные вожди» отклонили это предложение, заявив, что «его кредит и так слишком высок и не нуждается в дополнении» [7, I, 317–318 ].

Любопытен рассказ Хайда о участии в переговорах о судьбе Страффорда. Создается впечатление, что он пытался противодействовать смертному приговору. 26 апреля Хайд выступил в палате лордов о церковном суде Йорка, т. е. по вопросам Севера, и в тот же день отправился на Пикадилли, где располагался дом для развлечений и азартных игр, имевший «хорошую репутацию». В тени его располагались верхняя и нижняя террасы, по которым любили прогуляться для упражнения и разговоров аристократы и люди из высшего слоя джентри. Там Хайд встретился с Бедфордом, который сам подошел к нему. Сначала они обменялись комплиментами в связи с обсуждавшимся утром вопросе о Севере, затем Бедфорд сказал, что дело Страффорда, как камень, раскололо всех. Страстность парламента в этом вопросе разрушит королевство, тем более король готов поступить по желанию палат, если жизнь графа будет сохранена. Монарх в течение всего процесса присутствовал на нем инкогнито и убежден в отсутствии должных доказательств. Король не согласится со смертным приговором и он, Бедфорд, делает все, чтобы убедить своих друзей «отклонить жестокое обвинение». Однако ему не удается убедить графа Эссекса, который нуждается в добром совете. Сейчас Эссекс прогуливается по нижней террасе со своим братом маркизом Хертфордом. Туда и направился Хайд. После приветствий Хертфорд оставил их вдвоем. Эссекс начал с того, что сегодняшнее выступление Хайда в палате лордов о делах Севера, несомненно, укрепит намерение пэров голосовать за смертный приговор (разогнав совет по делам Севера, депутаты косвенно осудили его председателя Уэнтворта). Хайд возразил, что вовсе не имел такого намерения, наоборот, он надеется, что его выступление «внушит им другие идеи». Страффорд был несправедлив к тем, кто не относился к числу его друзей, он нанес королевству вред, но он не изменник. Слова Хайда, однако, не произвели на впечатления на Эссекса, который заметил: если Страффорд не будет казнен, а приговорен к пожизненному заключению, ничто не помещает королю помиловать его, вернуть поместья и освободить от штрафов, как только парламент завершит работу. Продолжать разговор Эссекс не захотел. В другой день Хайд попробовал возобновить обсуждение, но не смог подойти к Эссексу, окруженному охранниками [7, I, 318–321 ]. Как видим, если посредничество по поручению Бедфорда имело место, оно оказалось бесполезным.