Андрей Соколов - Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

При Ньюбери Карл I потерял не меньше двадцати офицеров высокого происхождения, настоящей личной трагедией для Хайда была гибель его друга и патрона Фолкленда. Кларендон писал о Фолкленде как о благородном человеке, всегда руководствовавшимся только долгом и честью, глубоко страдавшим из-за несчастья, обрушившегося на страну. Он был человеком «таких необыкновенных знаний, несравненного обаяния и очарования в общении, обладавшим человеколюбием, добродетельным ко всему человечеству, отличавшимся простотой и чистотой в жизни, что даже если бы он был единственной жертвой гнусной и проклятой войны, она осталась бы для потомства самой постыдной и отвратительной» [7, III, 178–179 ]. Кларендон вспоминал, как Фолкленд страдал из-за бед, обрушившихся на людей, как он мечтал о мире, «сидя среди друзей, после долгого молчания и повторяющегося жеста пронзительно и мрачно твердил: мир, мир ». Бедствия войны и опустошение страны «лишили его сна и почти разбили его сердце» [7, III, 189 ]. Хайда и Фолкленда связывали глубоко эмоциональные отношения. Оллард указывал, что в единственном сохранившемся письме Фолкленд называл друга «дорогим и любимым» ( Dear Sweetheart ). Оба были счастливо женаты. В автобиографии, писавшейся во Франции в 1669 году, Кларендон писал, что при Ньюбери «канцлер потерял радость и утешение всей своей жизни, он сокрушался так страстно, что в течение нескольких дней не мог заставить себя думать о делах». Оллард писал, что мужская дружба считалась истинным воплощением близости, ценилась выше других человеческих чувств, тогда как в сохранявшейся в XVII веке древней традиции женщина казалась существом низшим, не способным на дружбу [74, 87 ].

После гибели Фолкленда король вторично предложил Хайду пост государственного секретаря, и он снова отказался. Свою роль сыграли опасения, что при дворе многие будут рассматривать его как интеллектуала-выскочку, а главное, он понимал: при своей нелюбви и подозрительности к Франции он не сможет проводить политику, устраивавшую королеву. Хотя Генриетта Мария не возражала против Хайда прямо, она заявила, что предпочла бы видеть на посту госсекретаря лорда Дигби. Хайд согласился с этим мнением, тем более что его отношения с Дигби еще оставались дружественными. Дигби способствовал тому, что Хайд вошел в число лиц, составлявших тогда ближайшее окружение короля. Давние отношения с Николасом, личная и политическая привязанность еще больше укрепилась, поскольку оба получили разрешение привезти в Оксфорд семьи. Дети обоих, хотя и отличались по возрасту, были включены в общение между семьями. В Оксфорде Хайд лучше узнал Карла I и сформировал мнение о нем. Он наблюдал короля во время личных аудиенций и на заседаниях Совета, но и прислушивался к суждениям старых друзей по Грейт Тью, Шелдона и Хэммонда, поскольку оба стали духовниками Карла. В Оксфорде окончательно сформировалось его мнение о Генриетте Марии. Королева и Хайд были врагами, и эта вражда продолжилась после гражданской войны и в годы Реставрации. Хайд считал ее влияние на мужа пагубным и видел в этом источник зла для Англии. Не очень скрывая свое мнение, он сохранял вежливость, когда писал о ней, чего не скажешь о строках, характеризовавших ее фаворита Джармина. Оллард объяснял это не только тем, что она была женщиной и королевой, но и тем, что он признавал в ней твердость принципов, хоть и глубоко противных ему: приверженность воинствующему католицизму и интересам французской политики [74, 91–92 ].

Осенью 1643 года характер гражданской войны изменился. Раньше она была сугубо английским конфликтом, теперь она превратилась в «войну трех королевств». 25 сентября английский парламент заключил с шотландцами Ковенант, то есть соглашение, предполагавшее получение от них помощи для борьбы с королем, что кардинально меняло соотношение сил. Десятью днями раньше по указанию Карла роялистский командующий в Ирландии герцог Ормонд подписал перемирие с католиками. Он происходил из католической семьи Батлеров, графов Ормондов, но потеряв в детстве отца, воспитывался под опекой короны и стал протестантом. Верно защищая интересы короля в Ирландии, Ормонд не без основания опасался, что намерение Карла опереться на ирландцев и соглашение с католиками значительно ухудшит его положение в самой Англии. Действительно, парламент воспринял перемирие в Ирландии как непосредственную угрозу и даже казнил в ноябре королевского гонца, объявив его шпионом. Приостановление военных действий в Ирландии позволило перебросить в Англию на помощь роялистам порядка десяти тысяч солдат-протестантов в период с октября 1643 по апрель 1644 года. Однако этих сил было недостаточно, чтобы уравновесить угрозу со стороны ковенанторов, ведь Твид перешла 21-тысячная шотландская армия. Отсюда неизбежно проистекала мысль об использовании ирландских католиков. Историк Скотт полагал, что вопрос о привлечении ирландцев создал новую расстановку политических сил в лагере роялистов. Если в вопросе об использовании ирландских протестантов среди кавалеров не было разницы мнений, то иначе дело обстояло с католиками. Сторонником привлечения солдат католической Конфедерации был Дигби, которому Карл поручил ирландскую политику; для него «привезти солдат-католиков из Ирландии было логичным и необходимым ответом на союз парламента с ковенанторами» [92, 49 ]. Такого же мнения придерживались близкие к Генриетте Марии политики. Однако для большинства оксфордских грандов, включая Хайда и Николаса, такое решение было неприемлемым. Противником этого плана был Руперт, чья позиция определялась не только личной неприязнью к королеве и Дигби, но и уверенностью в том, что за помощь конфедератов в Англии придется заплатить слишком большими уступками в самой Ирландии. Скотт утверждает, что в мае 1644 года Дигби впервые представил на Тайном совете проект создания Совета принца Уэльского для запада Англии специально, чтобы избавиться от противников по ирландскому вопросу. В конце концов, Карл был вынужден отстранить Дигби от ирландских дел и вновь поручить переговоры с Конфедерацией Ормонду, который относился к этой идее не лучше, чем Хайд. Тем не менее, вопрос о привлечении солдат-католиков вставал еще трижды: после поражения при Марстон-Муре, провала переговоров в Аксбридже и поражения при Незби.

В декабре 1643 года в Оксфорд пришло известие о смерти «короля Пима». Кларендон отмечал, что «никто не несет большей ответственности за несчастья королевства, никто в большей степени не приложил руку и голову к предательскому плану» [7, III, 321 ]. Руководствуясь идеей воздаяния за грехи, он писал, что Пим умирал в муках и агонии, от «болезни необычной, поэтому вызвавшей много разговоров», morbus pediculosus , так что вызывал тошноту и омерзение у тех, кто в последнее время находился возле него. Любопытно, что сообщение о смерти Пима от педикулеза, которое передает Кларендон, люди парламентской партии, устроившие ему государственные похороны, отвергали как «ложные и неверные, распространяющиеся за границей слухи». Врачи, проводившие осмотр и вскрытие тела покойного, утверждали, что телесные покровы чисты, на них нет струпьев, рубцов или чешуйчатых лишаев. Причиной смерти был назван рак нижней части кишечника, причем опухоль, обнаруженная в брыжейке, достигла таких размеров, что легко прощупывалась еще при первых жалобах больного. Она вызывала сильные боли, отсутствие аппетита и частую рвоту, и полностью закрыла проходы [38]. Если доверять данным вскрытия, то Хайд передавал связанные со смертью Пима слухи. Парламент постановил похоронить его в Вестминстерском аббатстве, а после реставрации его останки были извлечены и брошены в общую могилу.