Наталья Миронова - Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Ситуация усугублялась еще и присутствием ярославского гарнизона в городе. В августе 1919 года 35 тыс. солдат, пребывавших в городе, занимали не менее 60 пригодных для жилья строений в разных районах Ярославля. В город привозились все новые и новые раненые. Как мольба, выглядит послание гражданских властей в центр: «Констатируя катастрофическое состояние города в жилищном вопросе… возбудить передел соответствующими центральными органами ходатайство об отмене присылки уже назначенных санитарных поездов» [235] ГАЯО. ФР-208. Оп. 1. Д. 63. Л. 2. . Поезда тем не менее были присланы. Вряд ли будет преувеличением назвать подобные распоряжения антисоциальными. Источники зачастую создают впечатление того, что многие из мероприятий не были столь необходимы (в Костроме, например, ситуация была гораздо лучше, и чем дальше от столицы, тем проще было бы разместить гарнизоны, эвакуированных, найти большие площади для политических учреждений, что сделать в Ярославле было фактически невозможно). Быть может, это было своеобразным «наказанием» Ярославля за события июля 1918 г.: дальнейшая судьба города, его выживание, была для «центра» проблемой, которую реально власти решать не собирались.

Давайте прогуляемся по Ярославлю весной 1921 г. Что бы мы увидели? Некогда цветущий центр города превратился в один сплошной смрадный остров. Маковки церквей зияли ранами после артобстрела, знаменитые фрески сколоты, стены осыпаются. И везде зловоние. Особенно запущены были некоторые дворы на Рождественской, Пробойной, Гражданской, Воздвиженской, Борисоглебской улицах (эти улицы — самый центр). Врачи, видевшие это, писали: «Нами, например, осматривались следующие дворы, где находится полная клоака заразы и до сих пор меры к очистке не принимаются… Кроме вышеперечисленных дворов, конечно есть еще немало запущенных до невозможности. Улицы и тротуары в 1 и 2 частях города кой-где очищены и свалены в кучи, которые необходимо взять лошадьми» [236] ГАЯО. Ф-3456. Оп. 1. Д. 68. Л. 37. . Любопытно, что комиссия пыталась в строгой форме привлечь граждан, проживающих в домах, к очистке дворов. Можно представить себе горуездную команду «Чекатифа», которая то ходит по квартирам с увещеваниями и угрозами, то, стоя посереди отбросов, вещает на весь двор о необходимости борьбы с сыпняком. В зловонных дворах не пахло лишь отзывчивостью: некоторые жители не только не выходили, но, высовываясь из окон, ругали власть и комиссию, и врачей, и сыпняк, и всех подряд, иные просто смеялись. «Советская площадь. Губпродукт. Двор сильно загажен. Немногочисленные частные жильцы не в силах очистить двор. А учреждение, именно Губпродукт и администрация детского сада „Огонек“ считают себя не обязанными участвовать в очистке» [237] ГАЯО. Ф-3456. Оп. 1. Д. 68. Л.40. .

Ольга Берггольц, чье детство пришлось на начало 1920-х гг., описала Углич в своих воспоминаниях. Поэтесса рассказывала о жуткой повседневности ярославской провинции, о том, как они с сестрой выменивали гвозди на картофельную шелуху и каким деликатесом была мороженая картошка. Вши, вшивость постоянно присутствуют в ее мемуарах. «Мать ее восьмидесяти лет, — а Надежде Васильевне было пятьдесят, — сидела под окном, искала вшей в белье и бросала их на пол. — Мать, — визжала Надежда Васильевна, — людей бы постыдилась! — А? — переспросила бабушка. — Не ори, Надька… Пусть божьи звери побегают… А поохотиться-то надо, а.» [238] Берггольц О. Углич. Москва, Ленинград. ОГИЗ. Молодая Гвардия, 1932. С. 7. . Вши, голод и холод — три доминанты повседневности детства поэтессы: «И уже лежа в постелях под грудой платья, все еще толковали о политике и еде, а мать снимала крупных вшей с ночных кофточек; вши щелкали, как выстрел, и каждый выстрел сопровождался ужасом матери» [239] Там же. С. 24. .

Вместе с медицинской комиссией заглянем в столовую общественного питания № 8, располагавшуюся на Красной улице, где готовилось обедов на 800 человек. Очевидно, подобные столовые были социальными центрами. Что там можно было увидеть? Под окнами столовой и возле дверей соседней квартиры находятся кучи щебня после ремонта и кучи нечистот. По заявлению заведующего столовой нечистоты вывозились, но не в достаточном количестве. «Из верхнего отхожего места выливается все вниз; бывший ватер, который в настоящее время совершенно разрушен и оттуда помои и нечистоты текут на двор и со двора на улицу. От обливания помоями кирпичная стена верхнего ватера размывается и грозит не сегодня-завтра разрушиться. По заявлению того же заведующего было несколько комиссий по ремонту. Дальнейшее пребывание нечистот под окнами столовой недопустимо, и требуется в срочном порядке произвести ремонт ватера, а также и ремонт всей столовой в первую очередь, ибо штукатурка стен и потолка столовой обваливается». Пол столовой и кухни очень грязный. Кладовая для хранения сухих продуктов тоже содержалась не в лучших условиях, пол грязный, стены сырые и заплесневелые [240] ГАЯО. Р-3456. Оп. 1. Д. 68. Л. 61. .

Приюты, школы, детские столовые сразу стали очагами эпидемий. После Первой мировой войны и революции они были переполнены. Персонала и служащих там катастрофически не хватало. «Педагогическое воздействие» и воспитание во многих случаях было вторично: надо было спасти детей, или хотя бы некоторых из них, от эпидемии, настолько ужасны условия, в которых содержались сироты.

Сыты ли были дети в приютах? В документах мы видим паек: хлеба 3/4 фунта, мяса 1/5 фунта, картофеля 1/2 фунта, ландрина 1/30 фунта, сыру 1/60 фунта (крошечный кусочек), соли 1/30 фунта, крупы манной 1/3 фунта, огурцов 1/3 фунта, картофельной муки 2/15 фунта, крупы пшеничной 2/15 фунта. В сущности, паек голодный, и, к счастью для Ярославля, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было ниже по Волге. Скудная, однообразная — хоть какая-то — еда здесь все-таки была.

Хватало ли детям одежды? «При осмотре на детях белье весьма заношенное — у многих по 6–7 недель и покрыто вшами. По словам персонала, дети часто воруют белье и продают на базаре» [241] ГАЯО. Р-3456. Оп. 1. Д. 68. Л. 61. , — отмечалось в отчетах врачей, проводивших ревизию. Чем занимались обитатели приюта? Ответ также мы находим в документах: «дети не имеют надлежащего надзора, предоставлены сами себе, занимаются каждый чем хочет…». В школу ходило только пятнадцать человек. Среди подростков постарше формировалась группа с хулиганскими наклонностями, «развившимися на почве отсутствия соответственного воспитания и надзора», пытавшаяся установить свой «порядок». Впрочем, голод и недоедание, а не развращенность нравов способствовали подобному поведению детей. О. Берггольц вспоминала, как в Угличе голодные дети искали себе еду: «Весной мы собирали орешки липы, щавель и пили сок березы. Мы буравили в дереве узенькую дырку и вставляли желобок соломины. Кисловатая, нежная влага сочилась в наши чашки. Летом мы ели бесчисленные корешки, сосали стебли цветов, приготовляли из разных травок салаты, болели дизентерией. Мы хватали все, что можно, цепкие и голодные, как волки.» [242] Берггольц О. Углич. Москва, Ленинград: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1932. С. 8. .