Наталья Миронова - Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Комиссия из Москвы, осматривавшая больничные корпуса в августе 1918 г., отметила «крайне антисанитарное состояние дворов и больниц». Особенно остро встала проблема выгребных ям на территории больниц.

«В Духовской больнице ретирадная яма, расположенная у окон квартир служащих и палаты переполнена, нечистоты выливаются, издавая зловоние, — отмечала комиссия. — Двор же больницы за Романовской заставой в части, где расположены бараки, представляет из себя озеро заразы, все ретирады переполнены, в особенности у тифозного барака, сортировочной, жилого и венерического барака. Все нечистоты выливаются из ям, образуя топкое болото и распространяя зловонный запах». Все ретирады были расположены в двух метрах от помещений. Нечистоты выливались прямо во дворе. Заведующий хозяйственной частью предлагал просить помощи у городского хозяйства, заявляя о необходимости вычищать выгребные ямы «4 раза в неделю по 10 бочек за раз ввиду переполненности ям», необходимо некоторые из них отремонтировать. Комиссия вынесла следующий вердикт: «необходимо принять экстренные меры по проведению городской больницы в более надлежащий вид». И отбыла в столицу [276] Там же. Л. 20, л. 1 об. . Через месяц, в конце ноября, как свидетельствуют документы, ситуация не изменилась.

Из доклада, сделанного заведующим хозяйственной частью 29 сентября 1918 г., видно, что состояние быта больницы было крайне плачевно. Врачи вынуждены были чуть ли не на коленях просить власти сделать элементарное, например, заделать дыры в стенах или немножко утеплить помещения. Даже осенью, не говоря уж о зимних месяцах, в помещениях было постоянно холодно, дров не хватало, и все трудности быта обострились. «Из 300 сажен, зачтенных из Константиновской больницы, — 100 сажен отпущено Губернской больнице — остальные же почти все израсходованы и больница в скором времени может оказаться совершенно без дров» [277] ГАЯО. ФР-3456. Оп. 1. Д. 22. Л. 107. . В больнице ощущалась нехватка спичек и керосина. Медики неоднократно просили выслать им хотя бы керосин, без которого в темное время суток работать в больнице не представлялось возможным. Электричества не было очень долго, хотя прошения о том, чтобы его провели, звучали еще летом 1918 г.: «необходимо соединить электрическое освещение» [278] Там же. Л. 20. . 1918 г. — это вообще, пожалуй, самый тяжелый год в Ярославле, особенно вторая его половина и страшная зима 1918/1919 г. Прошения направлялись постоянно, но оставались без ответа. «Света все нет, работаем с огнем», — жалуются медики 4 ноября 1918 г.

Врач Н. В. Соловьев лично обращался к властям с просьбой об устройстве электричества. «Ламп нет, керосина тоже, а между тем бывают случаи — привезут крупозного ребенка, надо сделать операцию, как тут быть: огня нет, а операция необходима». «И приходится полагаться на волю Божью, доживет до утра, так сделают, а не доживет, так что же, ведь доктор виноват не будет, а виноват медико-санитарный отдел в том, что лишний ребенок ушел на тот свет». [279] Там же. Л. 118.

В больнице все было наперечет. Каждая мелочь, — такая, которой в иные времена и значения-то не придавали, — представлялась чрезвычайно важной. При больнице было обустроено 8 стойл для лошадей, однако осталось в распоряжении только две лошади, одна лошадиная сбруя и одна телега, а также 10 коров, трех из которых осенью 1918 г. планировалось заколоть на зиму. Медицинские сотрудники и завхоз больницы неоднократно просили прислать денежные средства для подъема больничного хозяйства, наивно отсылая в Москву сметы на приобретение лошадей, пролеток, саней. Позже, разуверившись в своевременной помощи из центра, врачи просили лишь «прислать еду для лошадей и коров» [280] ГАЯО. ФР-3456. Оп. 1. Д. 22. Л. 21–22. . В больнице не было фуража для лошадей, что отрицательно сказывалось на работе врачей. «За отсутствием фуража лошади чуть передвигаются, и выезды к больным, на эпидемии, почти прекратились», — отмечали медики. В ноябре одна из двух лошадей, принадлежащих больнице, пала от истощения. Возникла опасность остаться совсем без транспортных средств [281] Там же. Л. 149. . Медико-санитарный отдел просил городское самоуправление «выдать ордер на право реквизиции двух лошадей у наследников Пастуховых для нужд городской больницы» [282] Там же. Л. 156. .

Перед заведующим хозяйством ежедневно вставал вопрос, откуда взять денег на покупку хлеба и других пищевых продуктов. При больнице был так называемый общий стол, который ни для больных, ни для медицинских сотрудников не был удовлетворительным. «Общий стол, отпускаемый как больным, так и служащим, крайне недостаточен, безвкусен, груб, малопитателен и, если такой стол вызывает естественный ропот среди здоровых служащих, то в отношении больных он является нередко даже вредным и недопустимым. Говорить о какой-либо врачебной диете для больных совершенно не приходится, так как изо всех продуктов, требуемых подобной диетой, в распоряжении врачей находится одно молоко, но, к несчастью, и его количество, по неизвестным больнице причинам, сокращено, и вместо 5 ведер в день больница получает 2–3 ведра. Хлеб нередко доставляется полусырой, совершенно негодный для слабых желудков» [283] ГАЯО. ФР-3456. Оп. 1. Д. 22. Л. 113. . В течение некоторого времени удавалось договориться с частным хозяйством Малковых, которое поставляло больнице 5 ведер молока ежедневно [284] Там же. Л. 159. .

Где же доставали продовольствие? В августе выдавали в основном лишь крупы, иногда служащие выменивали их на муку, а затем пекли хлеб, который раздавали больным. Фабричные больницы существовали старыми запасами, получая кое-что от фабричных комитетов. Продовольствия не могло хватить надолго. Приемный покой при заводе Оловянишниковых существовал только за счет того, что не помещал больных в стационар. Городская больница тоже постоянно жаловалась на недостаток продуктов, а больные — на скудость продовольствия. Продукты покупались в лавках или на улице, у частных лиц [285] Там же. Л. 3об. . «Если не будут приняты меры к отпуску значительных средств на немедленное приобретение запасов картофеля, то больнице грозит положительный голод, при котором самое существование ее является бесцельным», — писал Н. В. Соловьев [286] Там же. Л. 19. .

Заработная плата младших служащих в середине 1918 г. составляла 285 руб. в месяц, за продовольствие вычиталось 130 руб. Из продовольствия им отпускалось по 1 фунту (0,45 кг) солонины, 0,75 фунта капусты, 0,25 фунта чая. При исчислении продуктов предусматривалось три типа порций: общая, слабая, добавочная. Врачи неоднократно обращались к власти с просьбой усилить питание служащих, перевести их в первую категорию по продовольствию, как в Москве, так как они «постоянно подвергаются опасности заразы», работая в инфекционном отделении. Заведующий больницы вспоминал: «Перед первым и 15-м числом каждого месяца регулярно заготовляются трогательные, душу раздирающие прошения, с которыми представители отдела отправляются обивать пороги различных учреждений» [287] ГАЯО. ФР-3456. Оп. 1. Д. 22. Д. 31. Л. 8. .