Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Стоит сразу же заметить, что хотя кардинальный поворот в развитии международных отношений, которым характеризовалось начало XX в., затронул европейские державы и привел к окончанию Большой Игры между Британской и Российской империями, он также изменил расстановку сил в Азии, повлияв, хотя и противоречиво, на внешнюю и внутреннюю политику государств Среднего и Дальнего Востока. Тот факт, что, по верному замечанию американского историка, «дипломатическая революция не проходила гладко» [1268], в значительной степени объясняется ответной реакцией азиатских стран на снижение остроты англо-русского противостояния.

В первых главах книги уже отмечалось, что к середине XIX в. страны Центральной и Восточной Азии по сравнению с европейскими государствами характеризовались чертами традиционности в политической, экономической и культурной областях. Соперничество российской и британской цивилизаторских моделей принесло с собой изменения в эти сферы. На место социальной апатии, хозяйственной деградации и отсутствию прочного государственного устройства пришло пробуждение азиатских обществ под влиянием инноваций, воспринятых ими от Англии и России.

Как уже неоднократно отмечалось, многие аналитики проводили сравнение между российской и британской системами колониального управления в таких регионах, как Центральная Азия, Индия или Маньчжурия [1269]. Характерно, что пресса обеих держав выступала с пропагандистскими кампаниями, призванными скрыть слабости своих правительств и, наоборот, возвестить миру о достижениях имперской политики в отдаленных регионах. Однако данное исследование показало, что, невзирая на интенсивность соперничества России и Великобритании, между ними было много общего в стиле и методах осуществления цивилизаторской миссии на Востоке [1270].

Так, если группа видных государственных деятелей, колониальных чиновников, журналистов и общественных активистов апологетически связывала британское правление в Индии с наступлением «золотого века» в ее истории [1271], другие свидетели и даже участники событий той далекой эпохи, как, например, Александр Гарднер, полковник артиллерии на службе махараджи Кашмира Ранжита Сингха, сравнивали положение Индии — некогда богатейшей империи Великих Моголов, с ее «жалким», по его мнению, существованием под эгидой Великобритании на протяжении XIX столетия, когда народ становился беднее, а социальные условия постоянно ухудшались [1272]. В подтверждение этого суждения многие российские наблюдатели остро критиковали «хищническое правление» британцев на полуострове в плане вывоза природных ресурсов, эксплуатации коренного населения и восприятия его в качестве «низшей расы по сознанию, нравственным качествам и физическому состоянию». Сообщения индийских газет о частых проявлениях взаимного недоверия и вражды между англичанами и индусами давали весомые аргументы для таких выводов [1273].

Помимо журналистов, дипломатические и военные представители России в один голос указывали на негативное воздействие, оказываемое британским присутствием на азиатские общества. К примеру, упоминавшийся ранее казачий есаул Д.И. Ливкин, пребывание которого в Индии длилось несколько месяцев, сообщал в Главный штаб в 1899 г.: «Англичане использовали любую возможность, чтобы продемонстрировать туземцам и всему миру тот прогресс, которого они добились в области народного образования, транспортных коммуникаций и системы канализации. Однако в действительности эти достижения — ничто в сравнении с выгодой, извлекаемой Англией из Индии. Если бы британское правительство не рассматривало эту страну как прибыльное предприятие, она смогла бы наслаждаться большим процветанием и не страдать от таких бедствий, как голод, эпидемические болезни и т. п., как это происходит сейчас» [1274].

Ливкин указывал, что даже 1 % грамотных индусов был лишен всякого шанса сделать карьеру в административных структурах Британской Индии, тогда как подданные русского царя — выходцы из тюркских народов Центральной Азии имели такую возможность.

Другой известный читателю дипломатический чиновник — В.О. Клемм также передавал в Азиатский департамент МИД остро критические оценки британского правления в Индии на протяжении 1899–1905 гг., то есть в период, когда пост вице-короля занимал лорд Керзон. По мнению генерального консула в Бомбее, вице-король — реформатор «ликвидировал остатки независимого статуса местных правителей», «превратил их полностью в пешки в руках британских политических агентов (аккредитованных при дворах махараджей. — Е.С .)», «сократил автономию туземной прессы» запрещением публиковать любых антибританских сообщений и введением режима государственной секретности, отменил свободные выборы руководства университетов, а также упразднил конкурентную систему назначений на должности в низовой сельской и городской администрации [1275].

Но если большинство публицистов искренне видели в русском завоевании азиатских стран некий божественный промысел, который приведет их к прогрессу и процветанию под десницей Белого Царя, западные политики и интеллектуалы не уставали пускать критические стрелы в адрес методов, которых придерживались царские чиновники на местах. Наиболее часто они обвинялись в коррупции, кумовстве, репрессиях против мусульман, насильственном распространении православия и т. п. [1276]Было бы, однако, ошибкой, как и в случае оценок британского правления, игнорировать очевидные успехи российских властей на пути реализации их цивилизаторских устремлений. К этим успехам, без сомнения, следует отнести стабилизацию границ, внесение спокойствия и порядка в общественные отношения, заметное сокращение внутренних междоусобиц, сооружение современной транспортной инфраструктуры и линий связи, учреждение светских школ, библиотек и больниц. Даже местные жители признавали, что для них гораздо предпочтительнее нахождение в составе Российской империи, чем подчинение власти персидских, афганских или цинских владык. Показательно, что многие европейцы высказывали убеждение в том, что, несмотря на все минусы и недостатки автократического режима, модель российского колониального управления не менее пригодна для условий Азии и прогрессивна по сравнению с восточными деспотиями, а в отдельных случаях и более эффективна, чем та, которую практиковали англичане. Как писал, например, известный историк Ч. Тревельян на страницах Таймс еще в ноябре 1878 г., участвуя в дискуссии о смысле русского завоевания Центральной Азии: «Вместо мира и безопасности для жизни и собственности, которые являются основой всякого прогресса, здесь (в ханствах Центральной Азии. — Е.С .) царили насилие и ненависть. Это самое мрачное из затерянных мест на земле было наполнено жестокостью. Умиротворение и урегулирование конфликтов там вне нашей досягаемости, поэтому нам не следует проводить обструкцию в отношении России за выполнение ею затратной и сложной задачи [в этом регионе]» [1277].