Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Дельцы лондонского Сити также поддержали англо-русское соглашение. В начале 1908 г. Имперский банк Персии проинформировал Форин офис о полном одобрении статей соглашения, касающихся государства шаха [1224]. Именно о такой реакции писал Грей в послании Никольсону 24 февраля 1908 г.: «Люди здесь (в Англии. — Е.С .) не думают, что конвенция, как отдельная сделка, достаточна хороша: но они будут удовлетворены, если она приведет к общему дружественному отношению России к нам. Надеясь и ожидая это, они сердечно одобрили конвенцию, и России следует не разочаровать их» [1225].

Это мнение в целом разделялось многими ведущими политическими обозревателями. Упоминавшийся ранее Э. Диллон отмечал в солидном журнале Контемпорари Ревью : «Достижение сэра Артура Никольсона, далеко идущее и выгодное по своим результатам, заслуживает большего признания, чем успешная военная кампания. Обобщая все преимущества, которые оно имеет для нас, можно по справедливости сказать, что оно разрешило весь спектр англо-русского конфликта на Среднем Востоке, обеспечило безопасность всем британским концессиям на территории русской сферы влияния в Персии и лишило другие государства способности вызвать у нас внезапную панику, предотвратив кровавую войну между британским и русским народами» [1226].

Вполне понятно, что эйфория царила в рядах правящей либеральной, а не оппозиционной консервативной (юнионистской) партии. Как справедливо заметил П. Кеннеди, большинство либералов были увлечены перспективой сокращения затрат на военные цели, включая дорогостоящие мероприятия по реорганизации англо-индийской армии. Кроме того, они ожидали экономического эффекта от налаживания трехстороннего сотрудничества между Великобританией, Россией и Францией [1227].

Отвечая тем аналитикам, которые полагали, что изоляция Германии — главная цель освобождения двухсторонних отношений от «нагромождения прежних завалов», еще один публицист, скрывший свою фамилию под псевдонимом Калхас, писал в популярном журнале Фортнайтли Ревью , что нет и тени правды в предположении о конструировании какой-то коалиции, поскольку конвенция просто уравняла баланс сил в Евразии [1228]. Однако, помимо далеко идущих геополитических расчетов, в утверждении о скрытом антигерманском духе соглашения все же присутствовала доля истины, поскольку Бенкендорф сообщал в Петербург, что Грей и либеральный Кабинет равно опасались как коллапса царского режима, так и его внезапного превращения в военную диктатуру, возглавляемую деятелями, которые симпатизировали бы немцам. В последнем случае, исчезала бы всякая возможность для Великобритании достичь всеобъемлющего взаимопонимания с Россией [1229].

Среди наиболее последовательных критиков англо-русского сближения выделялись лица, знавшие Восток не понаслышке: Керзон, Спринг-Райс, Вамбери, Чайрол, Моррисон и другие. Любопытно, что их взгляды на соглашение во многих чертах совпадали с точкой зрения некоторых леволиберальных журналистов, близких к лейбористам, таких, например, как Л. Вольф и Г. Брэйлсфорд. Последние уверяли общественность, что «хищная царская бюрократия, одинаково враждебная к свободе других народов и своего», используя выражение Спринг-Райса, просто не могла превратиться в партнера демократической Британии за несколько месяцев переговоров [1230]. Характерно, что новости с берегов Невы, казалось, подтверждали это мнение. Так, в частности, по сообщению Чайрола от 2 сентября 1907 г., «всего лишь десять дней назад Столыпин и Извольский оказались в меньшинстве в Государственном совете, вниманию членов которого было, наконец, представлено соглашение, и все зависело от последнего слова императора, которое стало положительным и решительным» [1231]. Газета Дейли Ньюс рекомендовала правительству игнорировать Россию до тех пор, пока в ней не будет установлен парламентский строй [1232]. Неслучайно с апреля по июль 1907 г. в Лондоне, Манчестере и других промышленных центрах состоялись массовые митинги протеста, организованные левой общественностью и активистами лейбористской партии, требовавших не подписывать каких-либо договоренностей с самодержавной Россией. Дело дошло до того, что Административный совет лейбористов принял резолюцию, осуждавшую Уайтхолл за проведение секретных переговоров с царскими дипломатами [1233]. Известный славист Б. Пэре, о котором говорилось ранее, выразил эмоции части общественности следующей метафорой: «Создание настоящего конституционного режима в России будет равносильно появлению общего языка, на котором Англия и Россия смогут свободно разговаривать» [1234].

А. Вамбери, со своей стороны, также направлял гневные инвективы в адрес либерального правительства. Он назвал Конвенцию 1907 г. «унизительной» в глазах народов Персии, Афганистана и Китая, потому что ее статьи нарушили их суверенные права и территориальную целостность, открыв дорогу русской и германской (sic!) агрессии. По мнению Вамбери, «конвенция, вместо того, чтобы служить на пользу британским интересам в Азии, несет вред, давая пищу глубоко укорененному оптимизму относительно азиатских дел, доминирующему в Англии» [1235]. Показательно, что вице-король лорд Минто, главнокомандующий генерал Китченер и большинство членов правительства Индии назвали русско-британское соглашение документом, подрывавшим оборону Раджа . Под впечатлением их критических замечаний генеральный консул США в Калькутте сообщил в Вашингтон, что конвенция расценена ими как «абсолютно неприемлемая» [1236].

Однако наиболее последовательным противником этого дипломатического акта выступил Дж. Керзон, который использовал весь свой дар полемиста, чтобы не допустить его одобрения в парламенте. Выступая в Палате лордов 6 февраля 1908 г. на протяжении часа с четвертью, он высказал неверие в искренность стремления России действительно урегулировать все спорные вопросы с Англией. «Я, хотя и с сожалением, пришел к выводу, — заявил бывший вице-король, — что, каким бы ни оказался итоговый результат, мы во многом отбросили достижения нашей дипломатии и торговли за более чем столетие; и я совсем не уверен, что этот договор, в его части, относящейся к Персии, укрепит безопасность Индии, обеспечит независимость Персии или сохранит мир в Азии». «Сделка, — продолжал Керзон, обращаясь к достопочтенным пэрам, — сомнительна в отношении Афганистана, плоха в отношении Тибета, и ужасна в отношении Персии». Общий вердикт политика не оставлял сомнений в том, что престиж Великобритании в Азии подвергся унижению [1237]. Как заключил один из историков, «с точки зрения Керзона, соглашение с Россией предавало все, за что британское правительство боролось на протяжении истекшего столетия, ничего не предоставив взамен» [1238].