Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Как позднее вспоминал Никольсон, получив телеграмму от Поклевского-Козелла о признании Форин офис российских интересов в Босфоре и Дарданеллах, Извольский «просиял от счастья» во время беседы с послом, подчеркнув, что считает это заявление «настоящим прорывом» и событием эпохального значения в истории международных отношений. Так, с конца 1906 г. царские дипломаты значительно смягчили критику в адрес британской позиции относительно Персии. Чтобы обосновать намерение России получить эксклюзивное право для своих боевых кораблей свободно следовать через Проливы, Извольский вручил Никольсону меморандум от 14 апреля 1907 г. [1207]Используя сдвиги в позиции англичан по Босфору и Дарданеллам в качестве главного козыря, главе МИД удалось преодолеть жесткую оппозицию переговорам со стороны части двора, генералитета и политиков — англофобов. Более того, он сумел убедить в своей правоте даже влиятельного премьер-министра А.П. Столыпина. Именно в это время редакция Таймс обратилась к царскому правительству с конфиденциальной просьбой поощрять толерантность и позитивные настроения по отношению к Великобритании в российской прессе [1208].

Источники не подтверждают мнение, разделяемое некоторыми историками, касательно якобы больших уступок, сделанных Извольским Грею, особенно по афганскому вопросу [1209]. На самом деле, практически по всем пунктам было выработано компромиссное решение, кроме ситуации в трех регионах: Черноморских проливах, Персидском заливе и Монголии. Что касается первого вопроса, руководитель Форин офис предложил вынести его обсуждение за скобки конвенции, отложив решение под предлогом желательности консультаций с другими державами, прежде всего Германией и Австро-Венгрией, интересами которых нельзя было в этом случае пренебречь [1210]. Извольский, в свою очередь, заверил Грея об отсутствии у России планов вмешательства в дела арабских шейхов Персидского залива, несмотря на национально-освободительное движение, которое набирало там силу [1211]. Наконец, комментируя так называемую «монгольскую формулу», имевшую ввиду признание Лондоном интересов России на севере Цинской империи, Грей посоветовал своему визави урегулировать эту проблему путем прямых переговоров с Токио [1212].

31 августа 1907 г. в Санкт-Петербурге Извольский и Никольсон подписали договоренности по Тибету и Персии вместе с конвенцией по Афганистану. Каждый из трех документов включал пять статей, причем к соглашению по Тибету было сделано приложение, которое зафиксировало условия и сроки окончательной эвакуации британских экспедиционных сил из долины Чумби. Последовавший обмен ратификационными грамотами состоялся 25 сентября того же года [1213]. Существенно, что российская сторона настаивала на том, чтобы документы, относящиеся к Персии и Тибету, были названы не конвенции , а договоренности ( arrangements ), принимая во внимание возможную негативную реакцию Тегерана и Пекина на результаты секретных переговоров России и Великобритании. Хотя Грей предпочитал более обязательную форму договора , он пошел навстречу Извольскому. В любом случае, общественность Европы, вслед за политиками и журналистами, объединила все три документа в один, назвав его англо-русской Конвенцией 1907 г. [1214]

Новость о соглашении, достигнутом бывшими геостратегическими соперниками, шокировала особенно тех государственных и общественных деятелей, которые не видели даже возможности эвентуального сближения Петербурга и Лондона. В европейских столицах и при дворах восточных владык — турецкого султана, персидского шаха, афганского эмира, тибетского Далай-ламы и маньчжурского императора — высказывались самые разные мнения. Если, например, французские официальные лица приветствовали сближение, то большинство политиков и военных Германии отнеслись к нему с осторожным скептицизмом. «Никто не упрекнет Англию за такую политику, — комментировал происшедшее германский посол в Петербурге В. фон Шен, — можно только восхищаться умением, с которым она осуществила свои планы. Они вовсе необязательно связаны с какой-то антинемецкой тенденцией, но Германия, в наибольшей степени затронута соглашением». Любопытно, что кайзер сделал на полях донесения посла следующую пометку: «Да, взятое целиком, оно направлено против нас» [1215].

Если цинские власти воздержались от открытых протестов, поскольку их интересы гарантировались серией предыдущих соглашений с Британией, Россией и Японией, а Далай-лама, напротив, поставил себе цель использовать ситуацию для разрыва Тибета с Цинской империей, то эмир Афганистана Хабибулла отказался признать статьи, относящиеся к его владениям. Более того, он отверг попытки англичан уговорить его нанести официальный визит в Лондон, чтобы снять опасения правителя, хотя ранее высказывал такое намерение [1216]. Как пишет П. Хопкирк, подписание конвенции унизило народы Афганистана и Персии, потому что «их поделили» между двумя империями без всяких консультаций с ними [1217].

Но, похоже, что больше всех выражали недовольство в Тегеране. Дело в том, что как защитники монархии, так и сторонники демократии привыкли считать Англию гарантом суверенитета и территориальной целостности Персидского государства в противовес царской России. Поэтому и те и другие назвали конвенцию 1907 г. «союзом с дьяволом». Как пророчески писала одна иранская националистически настроенная газета, Россия выиграла от соглашения, а Британия «обманула Персию», когда она (Британия. — Е.С .) перешла на сторону «врагов цивилизации и справедливости» [1218]. Спринг-Райс, в то время посланник в персидской столице, жаловался Грею, что все местные жители называют англичан ренегатами, которые «предали народ Персии» [1219].

Восприятие этого «шедевра государственного управления», по выражению одного царского чиновника [1220]9, английской и русской общественностью также имело отличия. В первом случае хор адептов политики Грея не мог заглушить голоса ее непримиримых оппонентов, особенно в Индии и других заморских территориях. В то время как большинство газет поддержало конвенцию, часть известных политических и общественных деятелей выступили с критическими замечаниями. Среди сторонников выделялась Таймс, которая в редакционной статье от 2 сентября 1907 г. одобрила документ, указав, что «мир в Азии и перспектива последующего сокращения тяжелой военной ноши Индии стоят некоторых жертв». Автор статьи выражал убеждение, что «она (конвенция. — Е.С .) встанет в ряд важнейших инструментов обеспечения мира во всем мире» [1221]. По мнению другого влиятельного печатного органа — Спектейтора , конвенция положила конец дальнейшему проникновению России в регион Персидского залива, завершив тем самым «кризисный период длительной нервозности относительно русских замыслов» [1222]. «Прежде всего, газеты подчеркивают ее большое историческое значение, потому что установлен определенный modus vivendi в Центральной Азии, — докладывал Поклевский-Козелл из Лондона в Петербург 2 октября того же года, — они также выражают надежду, что этот акт дипломатии кладет конец политики взаимного соревнования и недоверия, когда обе стороны постоянно подозревали друг друга в амбициозных замыслах и делали все возможное, чтобы противодействовать шагам друг друга» [1223].