Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

К сожалению, историография британо-российского диалога не свободна еще от одного мифа, а именно, мнения о том, что переговорный процесс осуществлялся в тиши кабинетов исключительно силами дипломатических представителей обеих стран. В действительности значительное влияние на формулирование повестки дня и поиск развязок по основным проблемам оказали военные руководители, представители финансово-промышленных кругов, журналисты, а также ряд высших администраторов на местах в Британской Индии и Русском Туркестане.

По оценкам непосредственного участника переговоров посла А. Никольсона, к числу их сторонников в России относились министры, представители влиятельных аристократических фамилий (Бенкендорфов, Гейденов, Долгоруких, Нарышкиных) и промышленников, особенно имевших экономические интересы в азиатских странах, при общем безразличии широкой публики [1178]. В то же время англичане опасались прогерманских настроений у части придворных, связанных с кайзером Вильгельмом, и традиционного скепсиса членов военной партии, особенно председателя Совета государственной обороны великого князя Николая Николаевича (мл.) и начальника Генерального штаба Ф.Ф. Палицына [1179].

Неслучайно поэтому на всех этапах переговоров А.П. Извольский вынужден был просить царя о периодическом созыве Особых совещаний для выработки консолидированной позиции по спорным статьям будущей Конвенции. Участники первого из них, которое состоялось 20 сентября 1906 г., высказались в пользу переговорного процесса, причем со стороны министра финансов В.Н. Коковцова достижение соглашения мотивировалось необходимостью охраны финансовых интересов России в Персии, а военных — угрозой новой японской агрессии на Дальнем Востоке [1180]. Второе Особое совещание, созванное 14 февраля 1907 г., уделило главное внимание ситуации вокруг Багдадской железной дороги и перспективам сотрудничества с Англией при проведении курса на ограничение стратегических аппетитов Германии в бассейне Персидского залива [1181]. Высшие сановники, присутствовавшие на третьем и четвертом совещаниях, соответственно 27 апреля и 24 августа 1907 г., обсуждали ситуацию вокруг Афганистана, которая для обеих держав осложнялась попытками эмира Хабибуллы выступить в роли покровителя всех мусульман Центральной Азии и Индии при поддержке германской агентуры [1182]. Любопытно, что на завершающем заседании, посвященном дебатам вокруг проекта конвенции, главным оппонентом выступил министр торговли М.А. Острогорский, предложивший потребовать от Лондона компенсаций для российских компаний, ведущих торговлю с афганскими партнерами. В свою очередь высшие чины Генерального штаба, успокоенные подписанием 30 июля 1907 г. русско-японского соглашения, которое значительно смягчило японскую угрозу дальневосточным территориям, заняли в результате благожелательную позицию, отказавшись от каких-либо планов похода на Индию [1183].

Следует также подчеркнуть, что проект статей конвенции по афганскому вопросу был согласован Извольским не только с Генеральным и Главным штабами, но и с региональными военными руководителями, включая генерал-губернатора Туркестана Н.И. Гродекова и офицерами его штаба, которые провели специальное обсуждение этого вопроса в Ташкенте 27 мая 1907 г. По мнению его участников, из четырех возможных сценариев развития событий наиболее приемлемым для России могло бы стать согласие Петербурга на признание доминирующего влияния Великобритании в Афганистане, который превращался в буфер между двумя державами [1184]. Письмо генерала Гродекова министру иностранных дел от 17 марта 1908 г. содержало утверждение, что отказ от договоренности повлек бы за собой тяжелые последствия для России, поскольку сохранялась вероятность столкновения с Англией при постоянной угрозе восстания мусульман Центральной Азии, «что крайне стеснило бы свободу наших действий в политическом и военном отношениях на всех фронтах» [1185].

Возвращаясь назад, отметим, что окончательное решение о начале официальных переговоров было принято британской стороной в апреле 1906 г. после обсуждения сложившейся внешнеполитической ситуации на дружеском ужине ведущих министров либерального Кабинета — Э. Грея, Р. Холдена, Г. Асквита и Дж. Морли, когда их беседа продолжалась около четырех часов [1186]. Вызванное острой дискуссией в Комитете имперской обороны вокруг меморандума его секретаря Дж. Кларка о вероятных целях Британии в войне против России, а также записки генерала Г. Китченера о выделении дополнительных ассигнований на усиление англо-индийских вооруженных сил [1187], это обсуждение привело участников к решению ответить положительно на зондажи Петербурга и направить в российскую столицу нового посла А. Никольсона. Перед ним была поставлена конкретная задача: обеспечить интересы Британской империи в Европе, Индии, на Среднем и Дальнем Востоке путем заключения взаимовыгодной сделки с Россией, причем ее следовало оформить таким образом, чтобы у европейской, и, прежде всего российской, общественности сложилось мнение о серьезных уступках, сделанных Лондоном Петербургу по тибетскому и персидскому вопросам в обмен на признание Россией статус-кво в Афганистане.

Преодолевая сопротивление большей части британской администрации в Индии, военных и представителей упоминавшейся выше средневосточной группировки колониальных дельцов, Грей стремился убедить истеблишмент Соединенного Королевства в том, что соглашение с Россией является «единственной реальной альтернативой политики дрейфа с ее постоянными жалобами, перебранками и опасными трениями» [1188]. В одном из частных писем С. Спринг-Райсу глава Форин офис указывал также, что оно представляет собой уникальную возможность для Британии избежать значительного роста военных обязательств как Индии, так и империи в целом, позволив разрядить общую напряженность с Россией [1189]. Наконец, в послании президенту США Т. Рузвельту, датированному декабрем 1906 г., Грей обосновывал цели британо-русских переговоров следующим образом: «Мы желаем сохранить и укрепить Антанту с Францией, иначе она подпишет свой собственный договор с Германией из–3а страха, что мы можем изменить ей… Чтобы завершить этот базис, мы хотим заключить соглашение с Россией… Если мы не будем друзьями, то во всяком случае не будем и врагами» [1190].

Помимо дипломатов и военных, весомую лепту в переговорный процесс внесли известные британские журналисты Эдвард Диллон и Джеймс Уоллис, а также историк-славист Бернард Пэре. Все трое считались на Британских островах знатоками России, однако первую скрипку, без сомнения, играл Уоллис, который, по отзыву А.П. Извольского, «свободно говорил по-русски, так как жил в одной из центральных губерний России в семье сельского священника и имел знакомства во всех классах русского общества». Примечательно, что именно Уоллис обеспечивал конфиденциальный канал связи между Эдуардом VII и Николаем И, выступая наряду с Диллоном и Пэре неофициальными экспертами Форин офис по оценке ситуации в России и секретными информаторами посла Никольсона. Содействие этих лиц британской дипломатии в разработке и осуществлении конкретных внешнеполитических шагов на российском направлении трудно переоценить [1191].