Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Вероятно, излишне акцентируя внимание на стремлении Лондона начать переговоры, но в целом верно отражая настроения британцев, царь сообщал «кузену Вили» осенью 1905 г.: «Англия энергично старается добиться от нас соглашения по вопросу об азиатских границах и притом приступила к этому немедленно после возобновления англо-японского союза. Я не имею ни малейшего желания начать с ней переговоры» [1164]. Однако самодержец явно лукавил, поскольку целый ряд факторов объективного характера заставлял Россию вступить в переговорный процесс. Об этом свидетельствует, например, серия редакционных статей в газете Новое Время , авторы которых проводили идею насущной необходимости поддержания статус-кво между Британией и Россией на Среднем Востоке. «Эти статьи явились предметом благоприятных комментариев в английской прессе, — делился Гардинг своими наблюдениями с Лэнсдауном в сообщении от 8 октября 1905 г., — и стали средством достижения разрядки ( detente ) в отношениях между печатными изданиями двух стран» [1165]. Таким образом, именно с октября 1905 г., как справедливо отмечали первые исследователи Конвенции 1907 г. И. Рейснер и Р. Черчилль, в правительственных кругах и общественном мнении России произошел решительный поворот в пользу сотрудничества с традиционным противником [1166].

К сожалению, в работах отечественных и зарубежных историков все внимание обычно уделяется германскому фактору, которому приписывается основная роль в том, что стороны сумели перейти от общей дискуссии к договоренностям по конкретным вопросам. Разумеется, было бы ошибкой недооценивать воздействие политики кайзера Вильгельма на принятие Лондоном и Петербургом решения о начале официальных переговоров. Однако помимо этого обстоятельства следует не упускать из виду другие предпосылки как внешнего, так и внутреннего характера.

К числу первых относились англофильская позиция союзника России — Франции, объективная невозможность «сколотить» альянс континентальных держав, да еще и с участием США (любимая идея С.Ю. Витте), возобновление англо-японского союза и угроза эвентуального подключения к нему Османской империи, наконец, общая заинтересованность России и Англии в сохранении статус-кво на азиатских границах [1167]. Определенную роль играли и расчеты, которые были проведены военными штабами обеих империй. Они показали, что ни Россия, ни Британия не в состоянии обеспечить неприкосновенность рубежей своих обширных владений в случае широкомасштабных боевых действий. Как видно из докладных записок, подготовленных военными аналитиками, перед Петербургом стояли задачи обороны западных губерний, побережья северных и восточных морей, владений в Закавказье и Центральной Азии, областей на Дальнем Востоке [1168], а перед Лондоном, помимо предотвращения десанта на Британские острова и борьбы с ирландскими националистами, охрана интересов на Ближнем Востоке, в бассейне Персидского залива и на северо–3ападном фронтире Индии [1169]. Патовую ситуацию, которая сложилась к этому времени в отношениях России и Великобритании с точки зрения колоссальных затрат на вооруженное противостояние друг другу при неопределенном исходе, даже с учетом ослабления первой и наращивания морской силы второй, вынуждены были признать члены британского Комитета по имперской обороне и высшие чины Генерального штаба России. В случае атаки русских войск на Индию, помимо участия 100 тыс. армии, требовалось направление из метрополии дополнительного 500 тыс. контингента, которым Сент-Джеймский Кабинет не располагал [1170]. Очевидно, что даже финансово состоятельная Британская империя не могла позволить себе значительные расходы на сухопутную оборону Индии в условиях гонки вооружений на морях. С другой стороны, российское правительство, столкнувшееся с огромным дефицитом бюджета в связи с затратами на войну против Японии и борьбу с революционными выступлениями, также было неспособно выделять все новые и новые средства на индийский или какой-либо иной поход во владения Великобритании. Характерно поэтому, что после отказа Берлина и уклончивой позиции Парижа премьер-министру С.Ю. Витте ничего не оставалось делать, как обратиться зимой 1905–1906 гг. к представителям лондонского Сити с просьбой о крупном займе для покрытия бюджетного дефицита [1171].

Среди внутриполитических факторов сближения Лондона и Петербурга необходимо отметить изменение ситуации в обеих странах, вызванное демократизацией самодержавного режима в России и приходом к власти либеральной партии в Великобритании. Именно эти трансформации внутри властных элит, которые сопровождались появлением на дипломатической авансцене новых фигур, прежде всего Э. Грея и А.П. Извольского, позволили перевести полуофициальные зондажи в плоскость реального переговорного процесса. Стоит принять во внимание и еще одно немаловажное обстоятельство: на смену поколению Ламздорфа и Лэнсдауна, взгляды которых сформировались в эпоху наиболее острой фазы русско-британского соперничества, пришли лица, мировоззренческий кругозор которых не ограничивался вопросами европейской политики, а включал в себя проблемы защиты имперских интересов в других регионах мира, прежде всего, в Азии [1172].

Говоря о взглядах Э. Грея, уместно сослаться на его неоднократные выступления в поддержку концепции выхода из «блестящей изоляции» и скорейшего разрешения противоречий с Россией на азиатских границах [1173]. Неслучайно он с воодушевлением воспринял известие о подписании англофранцузского соглашения 1904 г., видя в нем залог формирования более широкого альянса с эвентуальным подключением к нему Российской империи [1174]. В одном из первых инструктивных писем С. Спринг-Райсу от 22 декабря 1905 г. Грей подчеркнул: «Мне бы хотелось видеть Россию вновь представленной в структурах Европы и, надеюсь, более расположенной к нам, чем прежде» [1175].

Что касается позиции А.П. Извольского, то в отличие от В.Н. Ламздорфа, никогда не входившего в ближайшее окружение Николая II, новый руководитель МИД сумел заручиться полным доверием царя благодаря умению налаживать личные контакты с коронованными особами Европы. Примером служат беседы Извольского с новым британским монархом Эдуардом VII весной 1904 г., когда дипломат занимал должность посланника в Дании. Именно тогда, по его воспоминаниям, идея формирования англо-русской Антанты получила одобрение короля [1176]. Характерно, что влияние молодого, энергичного министра иностранных дел на Николая II в начальный период было столь велико, что даже императрица Александра Федоровна, не расположенная к Англии, предпочитала воздерживаться от вмешательства в ход переговоров [1177].