Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Следует подчеркнуть, что в историографии двухсторонних отношений специалистами также давались различные оценки Конвенции 1907 г. К примеру, нарком иностранных дел Г.В. Чичерин считал, что это соглашение — «дело рук англо-русского металлургического империализма» [1254]. Крупный историк А.М. Зайончковский утверждал, что Россия ничего не выиграла от конвенции, потому что Англия была не в состоянии оказывать поддержку царским армиям в сухопутных сражениях Первой мировой войны [1255]. Известный советский исследователь международных отношений А.В. Игнатьев, доказывал, что предпосылки для англо-русского сближения возникли благодаря подъему национально-освободительного движения в странах Востока [1256]. Узбекский историк Г.А. Хидоятов стремился убедить читателей, что разграничение российской и британской сфер преобладания в Азии служило всего лишь ширмой для Англии при подготовке новой агрессии против народов Среднего Востока [1257]. С другой стороны, швейцарский специалист в области международного права П.-К. Теренцио находил аргументы в пользу утверждения, что конвенция «породила» антигерманский блок [1258]. Согласно же взглядам современных американских историков, «фундаментальное значение англо-русской Антанты 1907 г. было больше потенциальным, чем реальным», так как она «скорее препятствовала, чем удовлетворяла потребность Британии в безопасности», явившись «ступенькой на пути к Первой мировой войне» [1259].

Со своей стороны, автор разделяет концепцию тех специалистов, которые считают, что конвенция, подписанная Извольским и Греем, означала самое радикальное изменение британской внешней политики со времен лордов Элленборо, Веллингтона и Пальмерстона [1260]. Проведенное нами исследование показывает, что в некотором роде образцом для нее послужил договор между Великобританией и Францией, подписанный 7 апреля 1904 г., но не только. Другим дипломатическим актом, опыт заключения которого учитывался Лондоном и Петербургом, очевидно, явилось соглашение между Россией и Австро-Венгрией о разграничении влияния на Балканском полуострове от 28 октября того же года [1261].

Конвенция урегулировала или, по крайней мере, существенно смягчила казавшиеся непримиримыми противоречия между Россией и Великобританией вдоль Дуги нестабильности от Персии до Тихого океана. Автор согласен с объективной оценкой конвенции, данной известным историком Джоном Гучем в предисловии к сборнику британских документов о происхождении Первой мировой войны: «Индия перестала занимать важное, по сути определяющее место в периодических дискуссиях о внешнеполитической стратегии, имевших место в Англии. Страх перед русским наступлением в Персии сохранился, но бремя поддержания стабильности в Центральной Азии взяли на себя скорее дипломаты, чем солдаты» [1262]. Еще более определенно высказался об этом соглашении современный английский исследователь Т. Отте, который подчеркнул, что оно «снизило извечную угрозу владениям в Индии, а также британским интересам в других частях Центральной Азии, уменьшив, таким образом, опасность перенапряжения империи» [1263]. Что касается России, то конвенция фактически зафиксировала пределы расширения ее территории, положив конец авантюристическим проектам выхода к берегам Индийского океана или утверждения на высокогорных плато в «сердце» Евразийского континента. Можно также утверждать, что не поражение России в войне против Японии, а именно англо-русское соглашение способствовало постепенному исчезновению русо- и англофобий в правящих кругах и среди обывателей обеих империй, хотя, как показали дальнейшие события, эта положительная тенденция не приобрела в дальнейшем устойчивого характера [1264].

Все приведенные выше аргументы позволяют с полным правом назвать события периода 1902–1907 гг. дипломатической революцией в международных отношениях, поскольку возникла система согласий ( ententes ) как новый тип коалиции, члены которой разграничивали сферы своего влияния и интересов за пределами европейского субконтинента. Именно такие дипломатические акты были заключены в указанный хронологический отрезок между Великобританией и Японией, Великобританией и Францией, Францией и Японией, Россией и Японией и, наконец, Великобританией и Россией. Невзирая на расовые, конфессиональные, культурно-исторические и географические различия, исходя из сугубо прагматических интересов своих государств, властные элиты великих держав эмпирическим путем пришли к осознанию необходимости заключения согласий подобного рода, которые, зафиксировав принципы двухсторонних отношений, оставляли бы свободу действия для подписантов, но в обозначенных пределах, стимулируя в то же время правительства для сотрудничества вне сфер их влияния. Таким образом, на смену хрупких альянсов XIX в., не выходивших за пределы Европы и основанных на принципах династической солидарности или конфессиональной общности, стали приходить долгосрочные союзы коалиционного типа, сфера действия которых постепенно охватила основные регионы планеты. Хорошо известно, что Антанта как стратегический противовес Тройственному союзу, этому наследию традиционной дипломатии Бисмарка, просуществовала почти три десятилетия вплоть до середины 1920-х гг., чтобы затем фактически возродиться в годы Второй мировой войны.

Дипломатическая революция начала XX в. положила конец Большой Игре Великобритании и России на просторах Евразии. Конвенция 1907 г. изменила атмосферу двухсторонних отношений, избавив Лондон и Петербург от изнурительного соперничества за доминирование на Востоке, хотя и сопровождавшегося поисками компромиссов по отдельным региональным вопросам. Более того, соревнование двух вариантов модернизации традиционных азиатских обществ показало возможности их реализации в зависимости от конкретных условий. Наконец, разрешение большинства спорных проблем вне Европы заложило неплохой фундамент для сотрудничества двух империй в годы Первой мировой войны. Можно только согласиться с комментарием Таймс , опубликованным 25 сентября 1907 г.: «Взятая в целом, англо-русская конвенция, мы надеемся и искренне верим, выполнит задачу, обозначенную в ее преамбуле. Она разрешает путем взаимного согласия различные вопросы, оказывающие влияние на интересы двух держав в Азии, и призвана устранить антагонизм, который, будь он реальным или воображаемым, в течение более полувека постоянно угрожал миру на всей планете...» [1265]

Очевидно, что Э. Грей был абсолютно прав, когда еще 20 октября 1905 г. в одном из своих публичных выступлений незадолго до утверждения на посту главы Форин офис подчеркнул, что «дух соглашения более важен, чем его буква» [1266]. Симптоматично, что в 1912 г. Таймс поместила это высказывание в редакционную статью о визите британской парламентской делегации в Россию в ответ на аналогичную поездку депутатов Государственной Думы на берега Туманного Альбиона тремя годами ранее. «Англо-российское согласие гораздо больше, чем просто договоренность между правительствами наших стран, — писала Таймс , — оно коренится в истинной взаимной симпатии между двумя нациями и содержит в себе, таким образом, элементы стабильности и постоянства, которых не имеет на бумаге ни одно соглашение, подписанное дипломатами» [1267].