Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Выступая за достижение компромисса между Лондоном и Петербургом, вице-король Майо наметил ряд принципов, которыми, по его мнению, могли бы руководствоваться сотрудники Форин офис на переговорах с петербургским Кабинетом. Он полагал, что англичанам следует смотреть на Азию как на естественное и законное поле активности русских, стремившихся использовать его как рычаг для укрепления своих позиций в Европе. Поэтому вице-король выражал уверенность, что пришло время заключить соглашение между Британией и Россией о фиксации их границ в Азии. Однако, по его мнению, империя Романовых обладала гораздо меньшими ресурсами в сравнении с Соединенным Королевством в силу своей политической и хозяйственной отсталости, и поэтому Лондону было нечего опасаться Петербурга. «Что касается населения, поступлений в казну и возможностей для обеспечения существования промежуточных (читай — буферных! — Е.С .) государств, Россия пока не достигла того уровня, который мы прошли еще три четверти века назад», — подчеркивал Майо в меморандуме, датированном 1869 годом [432].

Его двойственное отношение к покорению русскими Центральной Азии, столь характерное для многих британских политиков и общественности в викторианскую эпоху, выпукло представлено в переписке все с тем же герцогом Аргайллом. Так, 1 июля 1869 г. Майо сообщал министру по делам Индии: «Ничто не опечалит меня более всего, как если в течение моего пребывания на посту возникнет какое-либо недопонимание с Россией, — я верю, что этого может никогда не случиться, если она не будет намеренно искажать наши намерения. Однако если цели ее политики таковы, как они представлены в Московской Газете от 5 апреля, то есть она намеревается превратить Центральную Азию в стратегической форпост против Англии в случае Восточной войны, — тогда ей (России. — Е.С .) не стоит ожидать, что британское правительство будет наблюдать за ее действиями с апатией и индифферентностью» [433].

Многие критики «форвардистской» концепции Роулинсона озвучивали близкие взгляды, включая намерение сотрудничать с Россией на договорных началах. К примеру, Джон Маклеод, лейтенант-губернатор Пенджаба, отмечал в записке от 10 октября 1868 г.: «Корректность и спокойствие, проявляемые по отношению к нашим офицерам повсюду в России, готовность, с которой географическая и топографическая информация, полученная ее военными, сообщается нам, и открытость, с которой русские газеты обсуждают события в Центральной Азии, — все, кажется, указывает, что у нее нет намерения скрывать свои шаги от нас. И как бы ни настойчива она была в стремлении обеспечить экспорт и обезопасить ведение торговли с теми регионами (то есть Центральной Азией. — Е.С .), я не склонен думать, что она предпримет попытку или пожелает вытеснить нашу коммерцию, пробивающуюся на рынки тех же стран. Я надеюсь, что там хватит места для нас обоих. Во многих случаях каждый может выиграть от присутствия другого. И я убежден, что дружественная конкуренция, открытая и беспрепятственная с обеих сторон, принесет самые выгодные плоды» [434].

Осенью 1869 г. политический представитель британского правительства в Пешаваре сэр Томас Форсайт, чьи обязанности предусматривали наблюдение за ситуацией на северо–3ападной границе, отправился в Петербург для консультаций с российскими дипломатами. Аналитическая записка лорда Тендердена, представленная членам парламента почти десять лет спустя, позволяет установить точную дату встречи эмиссара с канцлером российского правительства: «30 октября [1869 г.] он (Форсайт. — Е.С .) передал Горчакову для ознакомления письмо от лорда Майо, отражающее самое серьезное намерение достигнуть полнейшего сердечного согласия ( entente cordiale ) (sic!) между Россией и Англией в Азии» [435]. Таким образом, это выражение впервые появилось в дипломатическом лексиконе задолго до формирования известного военно-политического союза в конце XIX — начале XX в.

Со своей стороны, царское правительство, выигрывая время для освоения завоеванных территорий и устраняя малейшую возможность оформления антироссийской коалиции на Среднем Востоке, не видело препятствий для вступления в дипломатический торг с Уайтхоллом. Министерство иностранных дел ознакомило британских партнеров с доводами петербургского Кабинета в пользу ослабления напряженности в отношениях двух империй. Еще 7 марта 1869 г. Горчаков передал Бруннову следующие инструкции: «Вы можете, мой дорогой барон, заверить премьер-министра (Гладстона. — Е.С .), что мы рассматриваем Афганистан вне сферы, на которую распространяется влияние России. Любое вмешательство и посягательство на независимость этого государства несовместимы с ее интересами» [436]. Важно подчеркнуть, что все последующие годы вплоть до окончательной делимитации российско-афганской границы, российский МИД продолжал убеждать Форин офис в том, что эта вербальная нота остается в силе [437].

Судя по служебной переписке, Горчаков в целом позитивно оценивал как официальные, так и частные контакты с британскими представителями на протяжении 1869–1872 гг. Так, 30 марта 1870 г. он писал Кауфману: «Из многократных сообщений МИД в конце минувшего и в начале нынешнего года Вашему Превосходительству во всех подробностях известен ход дружественных объяснений, происходивших между русским и английским правительствами по поводу среднеазиатских дел. Наш откровенный обмен мыслей с лондонским Кабинетом уже начал приносить несомненную пользу, и мы видим, что, с одной стороны, в общественном мнении в Англии совершается заметный переворот, а с другой, — что главное местное начальство в Индии, по-видимому, частично отличает наш взгляд по некоторым политическим и торговым вопросам в Средней Азии от прежнего недоверия к нам и подозрительности по отношению к каждому из наших действий» [438].

На протяжении 1869–1872 гг. публикации прессы и выступления общественных деятелей обеих стран также отражали потепление двухсторонних отношений. Российские и британские периодические издания, такие как Московская газета и Таймс явно снизили критический накал своих оценок политических шагов противоположной стороны. Характерно, что 16 марта 1869 г. Таймс даже опубликовала комплиментарный обзор книги генерала Д.И. Романовского « Заметки по среднеазиатскому вопросу ». В ответ российские военные обозреватели призывали морское ведомство следовать примеру британцев по перевооружению флота [439].

Пауза в потоке обвинений, направленных на разоблачение агрессивных планов противоположной стороны, сопровождалась дипломатическим сотрудничеством держав в Персии. Прежде всего, британский посланник в Тегеране убедил шаха, который относил земли закаспийских туркмен к сфере своего влияния, снять все возражения против русской оккупации Красноводска [440]. Во-вторых, совместный русско-британский арбитраж в отношении демаркации границы между Персией и Османской империей способствовал заключению соответствующего договора, а военно-дипломатические эксперты Англии и России обменялись топографическими картами соответствующего района в рамках комиссии по пограничному размежеванию, которая работала на протяжении всего 1870 г. [441]Наконец, британские и русские представители прибыли ко дворам эмиров соответственно Афганистана и Бухары, чтобы проинформировать их о наметившихся пределах территориального расширения двух империй, которые обсуждались Лондоном и Петербургом [442].