Елена Калири - Praecellentissimus Rex. Одоакр в истории и историографии

Мы выяснили, что дарение Одоакра никоим образом не может быть определено как βασιλική. Но какую юридическую силу могло иметь дарение, осуществленное rex, чья легитимность не была признана? Какие последствия оно влекло? Было ли естественным, по умолчанию автоматическим его подтверждение преемником? Как оно «типологически» очерчивалось и какие гарантии имел бенефициар?

Известно, что дарения отличались неустойчивостью и весьма часто отменялись, о чем свидетельствуют многочисленные просьбы о подтверждении дара со стороны бенефициаров императорских имуществ, которые, как только происходила смена на троне, с целью получения гарантий сохранения в безопасности основания для владения имуществом, дарованным им щедростью предыдущего императора, обычно просили подтвердить основание дарения. Было принято, чтобы только что вступивший в должность император либо подтверждал, либо отменял дарения, сделанные его предшественником. Отсюда следует, что абсолютная уверенность владения « firmiter, in aeternum » [830]со стороны тех, кто был облагодетельствован императорскими дарениями, была, по сути, только надеждой, которая могла воплотиться лишь при определенном стечении обстоятельств [831], не в последнюю очередь при совпадении намерений нового императора с политической линией своего предшественника, поскольку многие случаи отмены дарений зависели от признания или непризнания легитимности актов предшественника. Необходимо, кроме того, добавить, что император не мог распоряжаться, раздавая в качестве собственных дарений, всей совокупностью имуществ, обладателем которых он являлся. Согласно определенному научному направлению, для проявления щедрости он мог обратиться к имуществам, относящимся к res privata , но был не вправе дарить недвижимость и собственность iuris patrimonialis , доходы с которых, служащие общественной пользе — например, для поставок продовольствия для Города и армии, — оказывались неотъемлемыми для надлежащего административного управления императорской казной. Следовательно, поскольку fundi patrimoniales или iuris patrimonialis [832], как уже отмечалось, гарантировали государству постоянный и надежный доход, они были, как правило, предоставлены в эмфитевзис [833], тогда как fundi rei privatae или iuris privati [834]могли становиться предметом дарения, продажи, срочной аренды, предоставления в ius perpetuum в виде salvo canone и dempto canone [835] [836]. Такое различение между patrimonium и res privata составляет, как известно, один из наиболее спорных проблемных вопросов романистики, в дискуссии по которому, особенно в период с 1800 года и до первых десятилетий прошлого века, преобладали два основных направления в его толковании: первое, согласно которому patrimonium следует рассматривать как « Krongut » [837], в отличие от res privata , как комплекса личных имуществ императора [838], и диаметрально ему противоположное, в соответствии с которым в patrimonium следует видеть частное, личное имущество императора, а в res privata — неотъемлемое имущество короны [839]. Вопрос, отнюдь не приведенный к разрешению [840], еще больше усложняется часто отмечающей источники терминологической неоднозначностью [841]. Невозможно перечислить мириады выдвинутых по этому поводу гипотез и их опровержений [842]; тем не менее, обобщая то, что касается проблемы дарений со стороны императора, по общему мнению легитимными оказывались только те, при которых имущество происходило из его личного патримония.

Допустив, таким образом, в качестве предпосылки отчуждаемость и неограниченную возможность распоряжения имуществом, относящимся к res privata , и, напротив, неотчуждаемость и невозможность распоряжения имуществом, составляющим часть patrimonium [843], следует сказать, что, по крайней мере, теоретически, акт (незаконный) дарения имущества, относящегося к patrimonium , был лишен юридической силы и мог повлечь наказание для тех, кто его фактически готовил или составлял [844]. Император, который — получается, что неправильно — использовал такое имущество или позволил своим чиновникам им распоряжаться, совершал незаконные акты, которые легко могли быть отменены последующими императорами. Таким образом, правящий император в силу своей собственной власти мог обратить к исполнению даже незаконные дарения [845], однако после его смерти могло случиться так, что его преемник их отменит, равно как, напротив, могло произойти общее подтверждение даже незаконного дарения. Но даже если речь шла о законных дарениях, нельзя сказать, что отсутствовала необходимость совпадения намерений императора с политической линией его преемника, поскольку во многих случаях отмена дарений зависела от признания или непризнания законности, придаваемой актам предшественника. Для демонстрации этого достаточно рассмотреть, например, те чередующиеся перемены, которые с начала и до 60-х годов IV века были характерны для режима многих владений. Я имею в виду произведенные Константином и Констанцием конфискации как fundi rei publicae , так и fundi templorum и agonothetici , и соответствующие перераспределения — акты, которые в некоторых случаях были отменены, когда к власти пришел Юлиан [846]. Сюда же можно отнести реорганизацию, проведенную после юлиановского трехлетия Иовианом и Валентинианами [847].

Если, таким образом, часто оказывалось необходимым подтверждение дарений, предоставленных законными правителями, то легко представить, что в случае отрицания легитимности правителя-предшественника тем более ставилась под сомнение юридическая сила совершенных им актов. Типичный пример — аннулирование Юстинианом [848]всех актов «тирана» Тотилы, которые вызвали самое настоящее административное землетрясение и могли начать, как ясно показали известные страницы Хартмана [849]и Мадзарино [850], социальную революцию. Действительно, в Pragmatica Sanctio было установлено, что недвижимое имущество, скот и рабы возвращались прежним владельцам, чьи права гарантировались даже в случае, если документация была уничтожена или утеряна во время войны, и напротив, были признаны и подтверждены все пожалования, совершенные в прошлом Амаласунтой, Аталарихом и Теодатом.

Частые аннулирования отчуждений и отмены дарений даже привели к гипотезе, что, как ни парадоксально, императорский патримоний никогда полностью не расставался с подаренными имуществами [851].

Пожалование брошенных, пустующих или принадлежащих изгнанникам владений было, как нетрудно представить, обычным объектом злоупотреблений и вопиющей несправедливости. Константин [852]дошел до установления, согласно которому те, кому за достигнутые заслуги щедростью государя были подарены владения, которые принадлежат или принадлежали другим, приобретали на них собственность; прежние собственники, если они могли доказать суду свои права на истребуемое имущество, должны были обратиться к императорскому милосердию, чтобы получить какую-то компенсацию. Такой закон должен был породить столько беззаконий, что Лев (более чем столетие спустя) по настоянию Антемия принял Novella De bonis vacantis , в которой было закреплено, что лишенный своего имущества собственник мог его истребовать, даже если оно было подарено императором другим лицам.